История одной смерти, о которой знали заранее

Анхела Викарио была самой красивой из четырех, и моя мать говорила, что она, подобно великим королевам, известным из истории, явилась на свет с затянутой на шее пуповиной. Однако казалась она беззащитной, ей словно не хватало жизненного напора, так что будущность перед ней маячила сама зыбкая. Я видел ее из году в год во время рождественских каникул, и с каждым разом она выглядела все более не от мира сего в окне своего дома, где под вечер, вместе с соседками, делала матерчатые цветы и напевала вальсы, какие напевают незамужние женщины. «Саму бы ее насадить на проволочку, вместо цветочка,– говорил мне Сантьяго Насар,– эту дурочку, твою двоюродную сестрицу». Как-то, незадолго до траура, который семья стала носить после смерти сестры, я встретил Анхелу Викарио на улице – впервые она нарядилась как взрослая и волосы завила: я глазам не поверил – неужели это она. Но это впечатление скоро исчезло: жизненный напор в ней слабел год от году. А потому, когда стало известно, что Байардо Сан Роман собирается жениться на ней, многие сочли это причудой чужака.

Семейство приняло известие не просто всерьез, но возликовало. Кроме Пуры Викарио, которая поставила условие: Байардо Сан Роман должен представить документы, удостоверяющие его личность. До сих пор было неизвестно, кто же он на самом деле. Его прошлое уходило не далее того вечера, когда он высадился у нас в нарядном, как у артиста, костюме; он так не любил говорить о своем прошлом, что за этим могло скрываться все что угодно. Стали даже поговаривать, будто он командовал войсками, сравнивая с землей селения и сея ужас в Касанаре, будто он беглый каторжник из Кайенны, будто его видели в Парнамбуко, где он пытал счастье с парой дрессированных медведей, будто он подобрал то, что осталось от груженного золотом испанского галиона, затонувшего в проливе Ветров. Байардо Сан Роман разом покончил с досужими домыслами: привез всю свою семью.

Прибыли четверо: отец, мать и две лишившие всех покоя сестрицы. Они приехали в одиннадцать утра на «Форде-Т» с официальным номерным знаком и клаксоном, который крякал, как утка, и переполошил весь городок. Мать, Альберта Симондс, крупная мулатка с Кюрасао, чей испанский все еще был пересыпан тамошними словечками, в юности была признана самой красивой из двухсот наиболее красивых девушек Антильских островов. Сестры Байардо Сан Романа, едва расцветшие, походили на молодых, не знающих покоя кобылок. Но главным козырем был отец: генерал Петронио Сан Роман, герой гражданских войн прошлого века, боевая слава консервативного режима, ибо именно он разгромил и обратил в бегство полковника Аурелиано Буэндиа в битве при Тукуринке. Моя мать единственная, кто не пошел засвидетельствовать ему почтение, когда узнала, кто он такой. «Прекрасно, что они женятся,– сказала она мне.– Но это

– одно, а совсем другое – пожать руку человеку, который приказал выстрелить в спину Геринельдо Маркесу». Как только он выглянул в окошко автомобиля, приветственно махая белой шляпой, его сразу узнали: он был знаком всем по портретам. На нем был полотняный костюм цвета спелого колоса, сафьяновые туфли со шнурками крест-накрест, а на переносице сидело золотое пенсне, подхваченное цепочкой, вдетой в петлицу жилета. На лацкане пиджака красовалась медаль за мужество, в руке – трость с вырезанным на рукояти национальным гербом. Он первым вышел из автомобиля, весь с ног до головы в жаркой пыли наших скверных дорог, но вполне бы мог и не вылезать из кабины: все и так уже поняли, что Байардо Сан Роман может жениться на ком пожелает.

Однако Анхела Викарио не желала идти за него. «Он показался чересчур мужчиной для меня»,– сказала она мне. И кроме того, Байардо Сан Роман даже не пытался влюбить ее в себя, а только заворожил своим обаянием ее семейство. Анхела Викарио никак не могла забыть того ужасного вечера, когда родители и старшие сестры с мужьями собрались в гостиной и принялись ей внушать, что она обязана выйти замуж за мужчину, которого и видела-то мельком. Близнецы держались в стороне. «Мы считали, что это дела женские»,– сказал мне Пабло Викарио. Решающий довод родителей состоял в том, что семья, снискавшая признание своей скромностью, не имеет права пренебречь таким подарком судьбы. Анхела Викарио едва отважилась намекнуть, что, мол, хорошо ли это без любви, но мать сокрушила ее одной фразой:

– Любви тоже учатся.