История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек

— Это ты мне уже говорила, помню, а теперь меня послушай, что я скажу! Ты мне очки не втирай и голову не морочь. Тарасова ты знаешь очень даже хорошо! И все вы тут знаете. Бабы мокрые ходят, как увидят его! — вдруг сорвался на крик опер.

— Надя побледнела, почувствовав беса: «Стерпишь?» Но промолчала и отвернулась, стала смотреть в окно на далекие огни кирпичного завода, потом, чтоб улегся бес, взяла нож и начала точить о брусок.

— Чего молчишь?

— А что сказать? Я и не такое слышала от блатных, рецидивистов. Но от капитана в первый раз!

— Что ж не скажешь, «стыдно за вас»?

— Вы и сами знаете, что стыдно!

— Ты меня не стыди! В буре сидела? Еще посидишь!

— Сидела за нарушение режима, письмо несла, а ведь майор Корнеев не похвалит, что офицеры его, как блатняки, разговаривают.

«Жди взрыва», — сказал бес. Но взрыва не последовало. Горохов тяжело поднялся и пошел, прихрамывая, к двери. На полпути он остановился, постоял, как бы обдумывая что-то, потом посмотрел на Надю сурово и сказал:

— Вот что, Михайлова! Ты, видимо, скоро домой пойдешь, там и гуляй, сколько влезет, а пока парня этого не завлекай! Сама знаешь, о ком говорю! — сразу пресек ее попытку сделать большие глаза. — Не завлекай! По-хорошему тебе говорю. Его в этом году повысить должны, так не переходи ему дорогу. Вот я тебя предупредил, не послушаешь, отправлю вон! На пересылку. Пока документы пришлют, походишь по этапам! Понятно говорю?

Надя стояла красная, растерянная, не зная, что ему ответить. Помог бес:

— Вот и ясно мне стало, как людям сроки навешивали, ни сном, ни духом…

— Молчи лучше! Предупредил, значит, знаю! — и, хлопнув дверью так, что штукатурка посыпалась, заковылял прочь.

Гораздо позже она уже могла бы ответить оперу колюче и ядовито, однако от неожиданности так опешила, что только стояла и хлопала глазами. Потом опомнилась и струсила: «Откуда ему известно о Клондайке? Кто так пристально следит за посетителями хлеборезки?» И тысячу раз была права Коза, когда сказала, что вольняшками интересуется опер, за ними следит. Им, а не зекам нужно опасаться опера.

А утром за завтраком, просто, без зла, спросила:

— Кто ж из вас, друзья, на ночь ко мне опера пригласил, а? Горохов с надзирателями приперлись Клондайка ловить.

— Вот мерзость, — искренне возмутилась Коза.

— Гадкие людишки! — поддержала Валя. — Теперь будете путаться в догадках, думать на своих…

Надя встретила Клондайка, направляясь в конюшню за Ночкой, в этот же день и рассказала о ночных посетителях. Клондайк совсем не испугался или виду не подал. Только пожал плечами.

— Пусть ловят, работа не из простых.

Она очень боялась, что их могут увидеть из казарм и заторопилась…

— Завтра дежурю, зайду обязательно, а двери действительно запирать надо, — лукаво усмехнулся он, — когда я захожу и мы вдвоем.

Надя дернулась и пошла, не оглядываясь. Лучше бы и он не оглядывался тоже, нечего смотреть, как движется кочан капусты.

Вечером, закончив с хлебом, Надя поспешила выпроводить своих помощниц, затем тщательно вымыла лицо и руки, надела шифоновую кофту и даже волосы распустила. Уселась ждать, а чтобы не выглядеть уж очень ожидающей, взялась писать домой письмо. Радио давно смолкло, и письмо было написано, а его все не было. Утром, когда застучали о порог ноги, Надя проснулась и не сразу сообразила, что проспала ночь, положив голову на стол.

Подавая бригадам лотки с хлебом в узкое окошко раздачи, она, не переставая, думала о том, почему он не пришел.

Нельзя было, что-то помешало? Или испугался опера? Но нет, это напрочь исключалось.

С того дня Клондайк надолго пропал, и даже Валя перестала ехидно улыбаться и только раз спросила:

— Интересно, куда подевался Клондайк? Давно его не видать. Уж не сбежал ли от ласковых женщин и злых оперов?

— Да что ему на себя неприятность навлекать, когда такие слежки и стуки, — буркнула Коза и покосилась на Валю сердитыми глазами.

Надя промолчала, будто и не слышала. По дороге в пекарню она опять думала, о том, что могло случиться, а потом пришла к согласию сама с собой: «И к лучшему, и хорошо, меньше возможности попасть к ссученному уголовнику Боре Ремизову. «Что Бог делает, все к лучшему, ему виднее!» — так говорила тетя Маня», — так повторила теперь себе она, стараясь унять чувство тревоги и страха за его судьбу, что росли в ней с каждым днем и, чем дальше, тем сильнее.

Доходили слухи, что майор Корнеев сделал грандиозный разгон и нахлобучку Павиану — старшему начальнику режима за нерадивость и леность его подчиненных. Мимоходом досталось и старшине Перфильевой со старшим надзирателем Гусевым, по прозвищу Гусь и еще Гусь лапчатый, что было совсем несправедливо по отношению к грубому, злобному и придирчивому надзирателю

— Капитан, оперуполномоченный Горохов, на них нажаловался, — сказала по секрету своей соседке по нарам дневальная Черного Ужаса.

Но Валя с ее великолепным слухом все же услышала, (а возможно, и соседка по нарам не хранила секрет) — и тут же доложила в хлеборезке.