История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек

Надя села на лавку и задумалась. Мысли ее были горькие, как хина. Она потеряла след Дины Васильевны, на которую надеялась, хватаясь, как утопающий, за соломину. До сих пор ей виделось, что придет она к ней с чистым паспортом и скажет: «Спасибо вам, за вашу помощь и хлопоты. Я пробыла почти пять лет в «Сталинской академии Речлаг», но они не прошли зря. Меня окружали умные и образованные женщины, осужденные порой за несуществующие преступления. От них я узнала многое, что было скрыто от меня великой ложью великих лжецов! Они указали мне, неверующей пионерке, путь к Всевышнему, научили молиться, уверовать в Бога! Узнав истину, я стала такой же, как они, но не нашлось среди них, кто предал бы меня, хоть и был мой мозг «поражен антисоветчиной. Я работала там, как каторжная, за кусок хлеба и черпак баланды, но дай мне Господи и здесь, на воле воробьиной встретить таких же людей!» Теперь это сказать было некому.

Погруженная в свои размышления, она и не заметила, как пришел Филя.

— Давай, заходи! — приказал он.

Филя долго усаживался, шелестел бумагами, перебирая их на столе и по тому, как он озабоченно морщил свой низенький лоб и шевелил бровями, Надя поняла: он готовил себя и ее к нелегкому разговору.

— Садись! — сказал он, увидев, что Надя все еще стояла у дверей. — К матери ходила?

— Ходила!

Филя еще некоторое время шмыгал носом, сморкался в нечистый платок, потом, как бы решив что-то про себя, хлопнул по столу ладонью.

— Так вот! — начал он. — Был я у Гордеевой. Дом ваш она заняла незаконно, и выставить семейку можно в одночасье. Теперь слушай, что я тебе скажу: уезжать тебе отсюда надо.

— Куда? — испуганно спросила Надя.

— Хоть куда угодно! Ничего хорошего тебе здесь не будет. На каждый роток не накинешь платок, и всем не объяснишь, что зазря пять лет отбарабанила. Многие еще помнят ваш суд. Чуть что, оскорблять тебя будут, обижать! Кто ты для них? Темная лошадка! Девушка с сомнительным прошлым!

Слова Фили поразили ее в самое сердце злой своей правдой.

— Я бы уехала, только куда?

— Дом по закону принадлежит тебе, как единственной наследнице, и выставить их труда нет. Да ведь их вон сколько! Опять в одну комнатенку полезут, крику на всю Малаховку не оберешься. Начнут буянить, жилплощадь требовать, а где ее возьмешь?

— Что же мне делать?

— А вот! Клавдия тебе деньги за дом отдаст. Деньги у нее есть, сама сказала.

— Какие еще деньги?

— Какие-какие? Бестолковая! — рассердился Филя. — Известно какие — за дом.

— А я где жить буду?

— В Москву поедешь! — потом, после некоторого раздумья, добавил: — К моему брату. Он в Черемушках начальник стройучастка. Там определит тебя куда-нибудь, к делу приучит!

— Дом жалко! — всхлипнула Надя.

Продать дом, где родился и вырос, где каждое бревнышко, каждая половица знакома с детства, жалко, до слез жалко. Но Филя был непреклонен, считая самым лучшим выходом для нее выбранный им план. Он предвидел: в случае если Надя поселится по соседству с «Клаушкой», от скандалов житья не будет обеим. То, что Надя была признана невиновной, тоже в его мнении сыграло немаловажную роль. Он помнил, что сам тогда помогал следователю допрашивать ее, и чувствовал что-то похожее на угрызения совести. Кроме того, он не видел, чем она могла заняться в Малаховке. Филя считал, что для молодежи здоровый дух рабочего коллектива — лучшее воспитание советского человека.

— Уедешь, где тебя не знают, начнешь все сначала. О прошлом напрочь забудь, как и не было. Ты молодая, глядь, и судьбу свою найдешь!

— Дом жалко! — опять вздохнула Надя.

— Заладила Жалко, жалко — теряя терпенье, прикрикнул на нее Филя. — Жалко, знаешь, где? У пчелки, а пчелка на елке! Себя жалей!

Надя опустила голову и смотрела, как по половице нахально шагал большой черный таракан.

Ты «Капитанскую дочь» читала? От такого неожиданного перехода она с недоуменьем посмотрела на него.

— В школе проходили, а что?

— А то! Что там написано? «Береги честь смолоду»! Вот что там написано, поняла?

Надя промолчала. Сказать было нечего, слов этих она не помнила и честь свою не уберегла, — прославилась на всю Малаховку. Теперь впору бежать без оглядки.

— Ну, так решай! Не тяни резину!

— Я решила.

Через три дня Надя закончила свои дела в Малаховке. Получила паспорт, оформила продажу дома, получила в сберкассе деньги и взяла у Фили письмо для брата в Москву… А в дороге все вспоминала: откуда ей помнилось такое название «Черемушки»? И, уже подъезжая к Москве, вспомнила «Да ведь это Манька Лошадь говорила: «лагерь там был, ОЛП № 3 Спецстрой МВД, и/я 175/3, где она срок «тянула» — и еще вспомнила, что называла тогда начальника лагеря, капитана Ганелина, который им «гужеваться» давал, а два опера, Сафонов и Леонор, гады!

На многие годы сохранила Надя теплую благодарность к рыжему капитану Филимону Матвеевичу, так верно определившему ее место под солнцем.