История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек

— Одна моя знакомая называла таких товарищей «Общество друзей взаимного восхищения, восхваления и превозношения!» — вспомнив Маевскую, сказала Надя. — Как трогательно! Поневоле заплачешь, так стараются, а благодарности никакой! Но реплика ее осталась без ответа. Володя молча пропустил мимо ушей.

«Научился помалкивать! Приспособился! — с неприязнью подумала о нем Надя. — Впрочем, он и сам из этого общества!»

За городом дорога была совсем как каток. Володя медленно развернул машину и встал к обочине. Потом выключил радио и заглушил мотор.

— Теперь ты мне скажи, почему ты такая злая? Кто тебя обидел?

— Злая? А ты добренький? Знаешь, как твоя доброта называется? Беспринципность!

— Зачем ты так? Я же чувствую, что кто-то тебя сильно обидел.

— Это сделать нелегко! — недобро усмехнулась Надя.

— И, тем не менее, кто-то обидел, и сильно, ты плакала. Почему? Помнишь, когда я, как лихой татарин, умыкнул тебя у Вадима?

Надя молчала, не зная, что сказать.

— Говори быстрее, машина остынет, и ты замерзнешь.

Можно было наврать, сочинить с ходу какую-нибудь душеспасительную историю, но не хотелось ни врать, ни выкручиваться.

— Я уже забыла, поедем! — попросила она.

— Я напомню! Ты сказала, что эта панихида по несостоявшейся любви. Так?

— Да, — едва слышно сказала Надя.

— Ты любила, а тебя обманули в твоих ожиданиях! Тебя предали, и ты ополчилась на весь мир! Так?

— Нет, все не так, не гадай! Не лезь в мою жизнь, не копайся в моем прошлом и не порть мне настроения!

— Но хоть спросить-то я могу? Ты любила его?

— Больше жизни, больше всего на свете! Не понимаю только, зачем тебе?

— Могу же я в конце концов ревновать тебя?

— Только к собственной тени.

— А если он опять появится в твоей жизни? Где он теперь?

— В Ленинграде, на кладбище, а я даже не знаю, на каком…

В машине темно и не видно, что у Нади опять задрожали губы, но выдал ее голос, предательски дрогнув. Володя быстро включил свет.

— Это правда? Ну, скажи!

— Полжизни я отдала бы, не раздумывая, чтоб это была неправда, — прошептала она. Потом неизвестно, как случилось, что он привлек ее к себе и поцеловал, и она совсем не сопротивлялась, а думала, что губы у него такие же нежные, теплые и жадные, какие, она помнила, были у Клондайка. Но, вспомнив, тотчас отстранилась.

— Едем, поздно уже.

Подъехав к ее слепому подъезду, он сказал:

— Знаешь, а я бы съел чего-нибудь! — Но, сообразив, что его не пригласят, сам предложил: — Поедем поужинаем где-нибудь? Так есть охота! Между прочим, я обратил внимание, ты тоже ничего не ела за столом!

— Я терпеть не могу рыбу, — созналась она.

Ресторан, в который они попали, назывался «Гранд Отель». На втором этаже, где он размещался, было тихо и очень торжественно. Нарядный зал с ослепительно белыми скатертями блестел хрусталем люстр и бокалов, мягким, ненавязчивым светом высоких торшеров и настенных бра. Толстые ковры совершенно заглушали звуки шагов, и только у небольшой эстрады был паркетный пол, видимо, предназначенный для танцующих пар. В огромные окна с цельными стеклами сквозь прозрачные занавеси можно было видеть алые звезды и кремлевские часы на Спасской башне.

Здесь ничто не напоминало о том, что всего лишь за стеной течет простая, серая, будничная жизнь с переполненными трамваями, автобусами и троллейбусами. В коммуналках живут и работают те, кто и понятия не имеет об этом роскошном заведении. Два мира под одним небом существовали, не зная друг о друге. Надя привыкла обходиться без поздних трапез, но, увидав, с каким аппетитом уписывал Володя кусок мяса, тоже взялась за вилку с ножом.

— Дурные примеры заразительны!

— Давай выпьем шампанского! Отметим твой блистательный выход в мою семью!

— Для тебя это важно? — удивленно спросила она.

— Чрезвычайно! Ты не представляешь себе, как важно!

— Ты же за рулем!

— Самую малость! Чисто символически!

Надя никогда не пила шампанское. Холодное и шипучее, оно показалось ей совсем не хмельным. «Совсем как ситро». Она выпила целый бокал и почувствовала, что освободилась от своих тягостных мыслей и воспоминаний. Ей стало легко и бездумно. Блеск ресторанных огней отражался в ее глазах, играл на зубах ее улыбки. И даже то, как смотрел на нее Володя, не смутило ее, хотя она уже знала: когда бледнеет лицо и темнеют светлые глаза, в них загорается «угрюмый, тусклый огнь желанья». Что такое _желанье, она тоже знала — это сладостный жар, от которого мутится разум и слабеют колени. Его надо сдерживать в себе, не расплескивая через край. За ее спиной оркестр заиграл танго из кинофильма «Петер». К их столу подошел высокий молодой человек с холеным лицом и томными глазами.

— Разрешите пригласить вашу даму? — осведомился он у Володи.