История одной жизни

Кафедрой неврологии заведовал профессор Никольский, а вела нашу группу из шести врачей преподавательница Циля Ефремовна, которая оказалась, как и я, филателисткой, что помогло нам найти общий язык во время учебы. В группе, которая избрала меня старостой, была татарка из Казани, дагестанец, осетинка, и двое русских. Занятия давались мне нелегко. Я часто засиживался в библиотеке, и однажды нашел медицинский журнал на румынском языке и, желая блеснуть перед профессурой, перевел статью под названием «Наследственные дегенеративные заболевания у детей». Когда я показал перевод своей преподавательнице Циле Ефремовне, она ахнула и побежала к профессору. Однажды Циля пригласила меня и осетинку Аиду к себе домой показать коллекцию почтовых марок. Мы премило пообщались, и я понял, что, будучи старостой, да еще заядлым коллекционером, я с легкостью сдам сложнейший экзамен по неврологии. Когда в апреле наступила экзаменационная пора, я попросил Цилю Ефремовну сдать первым, уповая на то, что, как староста, я должен организовать посиделки после экзамена. Мне попался билет о патологии диэнцефальной области. Я начал плавать, смотреть на Цилю, Циля смотрела на профессора, а профессор обратно на Цилю. Видя, что выхода нет, я вспомнил, что у меня были заготовлены стихи для работников кафедры. Циля, как будто прочитав мои мысли, как раз сообщила профессору, что я, помимо всех заслуг, еще и поэт. Профессор, который на мое везение тоже писал стихи, отодвинул билет и попросил почитать что-нибудь. Воспользовавшись последним шансом, я прочитал хвалебное стихотворение. Несмотря на то, что в стихах был намек на недостаток внимания к параклиническим методам исследования на кафедре, профессор поставил мне в зачетку отлично. Я поблагодарил присутствующих и выскочил в коридор, где меня ждал Ахмед, сын горного народа, и мы побежали за шампанским, вином и тортом.

Был 1967 год, памятный для нашей семьи, так как из лагеря вернулся мой папа. Работая начальником сырьевого отдела треста «Молдрасжирмасло»,он вместе с другим заведующим отделом был осужден на 8 лет по обвинению в неправильном распределении фондов, и находился в селе Карманово, на левом берегу Днестра. В те времена Хрущев экспериментировал с народным хозяйством, и появились совнархозы, которые себя не оправдали. Тогда начались процессы поиска виновных, в числе которых оказался и мой отец. Он был отправлен в тюрьму, где в свое время сидел Котовский, а в 1941 году сидел и он сам (к чему я вернусь позже), в тюрьму, которая по стечению обстоятельств была видна из окон нашего дома в Кишиневе по улице Кузнечная, угол Бендерской. По еще одному стечению обстоятельств суд проходил в городе Бельцы, где закончила медучилище моя жена Валентина Резникова, а село Карманово было как раз тем селом, в которое я распределился по окончании мединститута в 1952 году на работу и куда не попал из-за того, что явился в министерство с опозданием. Самое интересное, что папа два раза сидел в советской тюрьме, и оба раза уходил в ссылку на 8 лет из одного и того же учреждения, занимая одну и ту же должность.

Но возвратимся к моему повествованию. Я перепоручил проведение сабантуя моему товарищу из Дагестана, и через несколько часов после экзамена мой самолет приземлился в Кишиневском аэропорту, и вскоре я очутился в объятиях моей семьи. Папа был освобожден досрочно благодаря усилиям моего брата Фимы, который добился не только его освобождения, но и последующей реабилитации.

Курсы усовершенствования врачей