История Оливера

— Нет. Я не имею в виду. Я утверждаю. Теперь он богатый разведённый муж.

Это меня поразило. Как могла Марси так обмануться?

Я не задавал вопросов. Она хотела, чтоб её выслушали.

— Послушай. Я училась в колледже, и сама толком не понимала, в чём моя роль в этой жизни. И тут — бах! Появляется парень — невероятно красивый, невероятно харизматичный...

Мне захотелось побыстрее проскочить эту часть рассказа.

— ...который говорит вещи, которые мне хочется слышать, — она замолчала. — Я была ребёнком. Я влюбилась.

— А потом?

— О'кэй, папа всё ещё надеялся уговорить Бина снять шлем и заняться бизнесом. Естественно, братец ускорялся в прямо противоположном направлении. Так что, когда появилась я со своим блестящим бойфрэндом, папа немного обалдел. Майк казался ему кем-то вроде то ли Иисуса Христа, то ли Альберта Эйнштейна — разве что причёска поскромнее. Короче, даже если бы я захотела, у меня не было ни единого шанса усомниться в абсолютном совершенстве Майкла. Думаю, что папа полюбил меня ещё сильнее, когда привела ему этого ужасного второго сына. Во время свадьбы я почти ждала, что он скажет «Согласен» за меня.

— А как реагировал Бин?

— О, это была ненависть с первого взгляда. Причём взаимная. Бин всегда говорил мне, что Майкл — «барракуда в костюме».

— Что, я полагаю, было правдой.

— Гм, это всё-таки было немного несправедливо. Я имею в виду, по отношению к барракудам.

Похоже, она шутила так не в первый раз. Веселее не стало.

— Но что, в конце концов, заставило вас разойтись?

— Майкл не любил меня.

Марси попыталась произнести это так, как будто это не имело значения.

— А точнее?

— Думаю, он понял, что хоть он и нравится Уолтеру, но рано или поздно Бин возьмётся за ум и станет боссом. Идея быть дублёром его не вдохновила и он взял самоотвод.

— Плохо, — глубокомысленно сказал я.

— Да. Если бы только он потерпел ещё пять месяцев... — она не договорила. Без комментариев. Даже без пожеланий Майклу Нэшу гореть в аду.

Я не имел ни малейшего понятия, что говорить («Ой, так это значит тебя кинули?»). Так что оставалось просто молчать и следить за дорогой.

Потом мне пришло в голову:

— Марси, скажи, а что заставило тебя думать, что со мной будет по-другому?

— Ничего. Я просто надеюсь...

Она коснулась моей руки. По спине побежали мурашки. Общение быстро переставало быть чисто духовным. Следовательно, пора расставить все точки.

— Марси, а у тебя не возникало никаких ассоциаций по поводу моей фамилии?

— Нет. А должны были? — тут её осенило.

— Бэрретт... Инвестиционный банк? Заводы? Это твоя семья?

— Дальний родственник. Мой отец.

Некоторое время мы ехали молча. Потом она тихо сказала:

— Я не знала.

Признаюсь, мне было приятно.

Мы ехали всё дальше — в бархатную ночь Новой Англии.

Не то чтоб я колебался. Просто искал подходящее место.

— Мне кажется, Марси, там должен быть камин.

— Да, Оливер.

Мы нашли его только в Вермонте.

«Хижины дяди Эбнера». У маленького озера Кенауоки. Шестнадцать с половиной за ночь, включая дрова. Перекусить можно в ближайшем бистро «Говард Джонсонс».

Так что перед тем, как слиться в объятиях у камина, я решил угостить её роскошным ужином в ГоДжо.

За едой мы вспоминали детство.

Вначале я основательно достал Марси историей своего полу-преклонения полу-соперничества с отцом.

Потом выслушал ту же песню от неё. Всё, что она делала в жизни, было вызовом её Большому Папочке.

— Честно говоря, Уолтер обратил на меня внимание только после гибели брата.

Мы были похожи на двух актёров, сравнивающих свою игру в разных постановках «Гамлета». Только вот Марси не желала играть Офелию. Её роль, как и моя, была ролью Меланхоличного Принца. Мне всегда казалось, что женщины соперничают со своими матерями. Кстати, о матери она не упомянула ни разу.

— А у тебя есть мать? — наконец спросил я.

— Да, — ответила она. Без эмоций.

— Она жива?

Марси кивнула.

— Они с Уолтером развелись в 1956-ом. Она не добивалась родительских прав. Вышла замуж за торговца недвижимостью из Сан-Диего.

— Ты когда-нибудь видела её?

— Она присутствовала на свадьбе.

Бледная улыбка Марси не убедила меня, что ей это безразлично.

— Извини.

— Я бы всё равно рассказала. Теперь ты.

— Что?

— Расскажи что-нибудь ужасное о своём прошлом.

Я задумался на минуту. И признался:

— Я был хоккеистом. Играл грязную игру.

— В самом деле? — загорелась Марси.

— Угу.

— Оливер, я хочу подробностей.

Она на самом деле хотела их. Полтора часа кряду она требовала всё новых хоккейных историй.

Но тут я слегка коснулся её губ.

— Завтра, Марси.

Когда я расплачивался, она заметила:

— Это был лучший ужин в моей жизни.

Почему-то я решил, что речь идёт не о макаронах и не о мороженном.

Держась за руки, мы вернулись к «Дядюшке Эбнеру».

Потом зажгли камин.

Потом помогли друг другу стать чуточку менее застенчивыми, чем были до того.

И ещё много приятных вещей произошло тем вечером — как-то само по себе.

А потом мы заснули — обнявшись.

Марси проснулась рано. Но я уже сидел на берегу и смотрел, как восходит солнце.

Кутаясь в свой плащ, с растрёпанными волосами, она села рядом и прошептала (хотя на мили вокруг не было ни души):

— Как ты, Оливер?