6 мая состоялась церемония закрытия. Климент кратко изложил итоги работы Собора и зачитал многочисленные буллы, относящиеся к тамплиерам, с которыми предлагалось обойтись по их заслугам.
Вот-вот упадет занавес по последнем акте трагедии, и главные актеры, как если бы их роли уже были сыграны, исчезают один за другим. Кардинал Этьен де Сюизи умер во Вьенне во время Собора, а немного спустя за ним последовал его коллега архиепископ Тулузский. Гийом де Ногаре «отправился путем всего плотского» 11 апреля 1313 г.;[570]
хотя он все еще был канцлером, его влияние ослабело, и смерть его прошла почти незамеченной. Гийом де Плезиан только на несколько месяцев пережил своего сотоварища; он продолжал служить королю до самой кончины в ноябре 1313 г.[571]22 декабря того же года, — после смерти обоих легистов, — Климент назначил трех кардиналов вынести решение по делу магистра и великих бальи: последнее предательство по отношению к этим людям, которых он обманывал лживыми обещаниями. Эти заседатели, возглавлявшиеся доминиканцем Никола де Фреовилем, должны были также определить судьбу французских тамплиеров; несмотря на предписания Вьеннского Собора, они осудили на вечное заточение тех, кто ни в чем не сознался. Потом, проверив материалы судебных документов, относящихся к магистру и трем великим бальи (командор Кипра умер), всех четверых осудили на пожизненное заключение — наказание много более суровое, чем постановления Собора, касавшиеся «смирившихся» тамплиеров. Но кардиналы слишком много знали, чтобы освободить Жака де Моле и его товарищей, выражавших намерение «рассказать иное», нежели их признания на процессе, как только позволят обстоятельства.[572]
18 марта 1314 г. архиепископ Сансский и трое кардиналов-заседателей представили свой приговор четырем сановникам ордена Храма на эшафоте, воздвигнутом напротив портала собора Парижской Богоматери; магистра привезли в Париж из темницы в Жизоре. На паперти собралась огромная толпа, дабы выслушать приговор, который должны были огласить публично. Но как только решение о пожизненном заключении было зачитано осужденным, магистр и командор Нормандии громко провозгласили невиновность своего ордена и отказались от показаний, к изумлению кардиналов, которые полагали, что ставится последняя точка в этом деле. Покуда де Моле верил обещаниям Климента, он старался держаться: потеряв надежду, он мог только умереть. Иноземные купцы, «находившиеся там», рассказывали, что магистр обернулся к толпе и «очень громко произнес, что все сказанное в написанном — ложь и что он ни сказал ничего такого, ни признался в таковых деяниях, но что они были добрыми христианами. И при сих словах сержант ударил его ладонью по устам так, что он (магистр) не смог больше говорить».[573]
Кардиналы снова передали де Моле и Шарне прево Парижа, который велел их сторожить в капелле у паперти, пока не разойдется толпа. По словам Жана де Сен-Виктора, кардиналы якобы хотели посовещаться об участи этих двух тамплиеров, но король и его совет уже были проинформированы об инциденте и приняли решение сжечь их как нераскаявшихся еретиков, хотя не присутствовало никого из духовных лиц, дабы воззвать к светской руке власти. Костер сложили на Камышовом острове, расположенном между королевским садом и церковью августинских монахов, на нынешней набережной Больших августинцев, — по странному стечению обстоятельств красные огни Нового моста отражаются в Сене на месте мучений Жака де Моле, будто для того, чтобы навечно сохранить память о нем.