История Османской империи. Видение Османа

Мятеж Гюрджю Абдулнеби вскрыл ту пропасть, которая пролегла между самозванными хранителями традиций османского государства и правящими кругами этого государства. Сначала кавалерия султана расходилась во мнениях с янычарами и была готова поддержать мятежников, якобы стремившихся, как и они, отомстить за резню на ипподроме. Впрочем, рядовые янычары легко вступали в дружеские отношения с мятежниками. Некоторые чиновники осуждали валиде-султан за то, что она, будучи регентшей султана, отказалась санкционировать использование священного знамени в сражении против войск Гюрджю Абдулнеби. Но она получала поддержку со стороны ее союзника главного черного евнуха, который, как и она, настаивал на том, что знамя следует использовать только против неверных. Как стало известно, разрешение на его вынос из дворца дал регистратор потомков пророка, пренебрегший традицией, согласно которой только султан наделен полномочиями принимать такое решение. Другой высокопоставленный священнослужитель, опасаясь последствий, не спешил давать фетву, которая оправдывала нападение на мятежников, несмотря на то, что их недовольство имело основания: недавняя резня на ипподроме продемонстрировала, что это может привести к еще большему насилию. Так получилось, что желание Гюрджю Абдулнеби вооружить себя и своих сторонников и прийти в Стамбул со своей жалобой было воспринято государственными деятелями как серьезная угроза их власти, тем более что полки султана, похоже, готовы были поднять мятеж. Но самое большее, к чему стремились мятежники, это их назначение на государственные должности.

Хотя Гюрджю Абдулнеби встревожил Анатолию, находившуюся в самом сердце османского государства, его восстание не привело к улучшению жизни местного населения. В 1650 году владельцам государственных земельных наделов было приказано выплатить половину своих доходов в качестве единовременного налога. Это был шаг, который лишь обострил и без того тревожную ситуацию в провинциях. «Мятежные паши» добивались выдающихся успехов благодаря неразберихе, которая грозила стать нормой жизни: они то служили государству, то оказывали ему сопротивление, а когда им приказывали сражаться с подобными им деятелями, они поневоле становились представителями центральной власти. Эти люди надеялись ознакомить государственных сановников в Стамбуле с тем, что вызывало тревогу в провинциях, и навязать им свою точку зрения на то, каким должно быть государственное управление в том хаосе, очевидцами которого они являлись. Когда различные политические группировки в Стамбуле объединились в той мере, в какой это было достаточно для того, чтобы пресечь деятельность этих пашей, они сумели это сделать. Впрочем, им часто не хватало такого единства, и ужасающая перспектива увидеть тысячи вооруженных людей, двигавшихся на столицу, не оставляла им другого выбора, кроме как подчиниться (в большей или меньшей степени) требованиям пашей включить их (или вернуть) в состав правящего истэблишмента. Мятеж Гюрджю Абдулнеби, последний акт которого разыгрался в непосредственной близости от столицы, стал одним из многих ярких проявлений глубоко укоренившегося чувства возмущения тем, что янычары все больше и больше контролируют центральную власть. (За семь лет до этого в Англии марш враждебно настроенной армии на столицу привел к похожей безвыходной ситуации при Тернхэм-Грин, расположенном на таком же расстоянии от центра Лондона, как Булгурлу от центра Стамбула. Но в том случае «мятежником» был король Карл I, пытавшийся возвратить себе трон, а теми, кто стоял у власти, были члены «долгого парламента».)