История отравлений власть и яды от античности до наших дней

Почему же отравления стали столь частым событием или, по крайней мере, стали считаться частым событием, ибо их постоянно разоблачали? Тут надо, конечно, учитывать и выставляемые Светонием на первый план личные, психологические причины, и общую атмосферу. Наблюдавшие за властью писатели, как и все общество в целом, находились под влиянием иррациональных страхов. Боязнь потусторонних сил вновь и вновь заставляла вспоминать о яде. Плиний Старший отмечал, что среди его современников не было ни одного, кто бы не боялся, что на него наведут порчу. Слово vene/Icium означало одновременно и отравление и колдовство, поэтому яд рассматривали как вездесущую опасность. И в первую очередь этот феномен затрагивал правящие круги.

Однако для полного понимания ситуации такой общей констатации недостаточно. Необходимы конкретные ответы, которые касались бы, во-первых, самой структуры политической системы, порождавшей столь специфические практики и верования. А во-вторых, они должны прояснять устройство идеологической системы, которая использовала veneficium для пропаганды новых династий.

Начиная с прихода к власти Августа и до смерти в 96 г. н. э. Домициана функции принцепса выполняли одиннадцать человек. Они наследовали друг другу по нисходящей линии и не только по прямому родству, но и через усыновления. Это делало преемственность произвольной, хотя ее и Утверждал Сенат. Таким образом, учреждения res риbliса сохранялись, но постепенно устанавливалась династическая логика передачи власти. Такое положение порождало напряженность и дворцовые интриги, в обстановке которых ссылка на яд казалась все более и более естественной в случае неожиданной или преждевременной кончины. Возможно, что теперь, когда власть концентрировалась в одних руках, весть о смерти ее носителя приобретала гораздо более широкий общественный резонанс, чем прежде. Как замечал Тацит, простому человеку кончина правителя казалась событием более ужасным, чем оно было на самом деле. Именно поэтому он приписывал действие природы преступлению. Монархическая система драматизировала смерть императора или его официального наследника из-за наступающего разрыва, угрозы неясной и нестабильной ситуации. Поскольку следствие — наступление нового правления — относилось к политической сфере, то и причины казалось естественным искать в той же сфере. В умах зарождалось подозрение в отравлении.

Труднее установить связь между политикой принципата и реальным употреблением ядов. Прежде всего, сама эта реальность часто оказывается сомнительной, хотя есть случаи, когда ее можно считать доказанной. Имеется свидетельство, что в начале 1 в. при императорском дворце существовала специальная группа «пробова- телей» (praegustatores), состоявшая из рабов и вольноотпущенников. Возникновение подобной практики свидетельствует не только об ориентализации дворцовых нравов. Оно отражает самое настоящее опасение, порожденное реальными отравлениями.

Возникает на первый взгляд парадоксальная ситуация. В самом деле, обострение политической борьбы вызвало увеличение числа убийств с помо- шью яда. Однако одновременно оно же востребовало средство, призванное затушевать эту борьбу, чтобы смерть убитого противника можно было бы приписать природе. Получается, что в эпоху Юлиев и Клавдиев отравления совершались не во имя громко провозглашавшихся политических целей. Яд не принадлежал к арсеналу ни гордого тираноубийства, ни высокомерной претензии на всемогущество, как у Митридата. Отравления оставались тайным, необъявленным делом. Никто не брал на себя ответственность за совершение этих отвратительных темных преступлений, часто связанных с миром женщин. В прежние времена политическая сила пребывала в публичном пространстве, теперь же она переместилась во внутреннее пространство семьи. Режим принципата в каком-то смысле приватизировал власть. Политическая борьба, интегрированная в домашнюю сферу, стала перенимать нравы последней. Использование женщинами яда для достижения своих целей внутри семьи считалось обычным делом. Семья императора не отличалась от других. И в ней, как и везде, матроны незаконными способами добивались верховенства. Ужасная Агриппина, настоящая «серийная отравительница», по крайней мере в изображении Тацита, отнюдь не составляла исключения. На смену virtus (сила, доблесть), свойственному viri (мужам), приходило женское качество do/us (хитрость). Причем скандальное влияние женщин на политическую жизнь, по-видимому, вновь обретало актуальность около 110–120 rr. Светоний попал в немилость, скоРее всего, из-за непочтительного отношения к супРуге Адриана. Ибо история, которую он писал, так Же как и история Тацита, разумеется, была идеологически созвучна его собственному времени.