История отравлений. Власть и яды от античности до наших дней

Повествуя о подобных событиях, хронисты следовали стереотипным схемам, совсем не всегда соответствовавшим действительности. Если прелат умирал вскоре после вступления в сан, а другой был к нему близок, сразу вставал вопрос об отравлении. «То, как он умер, показывает, что он стал жертвой яда», – писал хронист. Устройство Церкви на Святой земле отличалось большой беспорядочностью, среди духовенства постоянно происходили ссоры. Однако составители хроник пытались наложить готовые схемы на события, которые в действительности имели мало общего. Так, «История императора Ираклия», восходившая к хронике Вильгельма Тирского, приписывала смерть в 1186 г. епископа Тирского отравлению, совершенному якобы патриархом Иерусалимским Ираклием. Тут просто повторялся рассказ о конце патриарха Антиохийского, заимствованный у Вильгельма, который не имел никакого отношения к реальной истории. Подобные фальсификации свидетельствуют о том большом месте, какое занимали мысли о яде в умах тех, кто описывал правящие круги Церкви.

Церковные элиты феодальных времен действительно являли собой среду, благоприятную для применения яда. Жесткость реформаторов порождала враждебность; словесный яд их инвектив нередко превращался в настоящий, оказывавшийся в чаше с причастием или в дароносице. Тот факт, что отрава появлялась даже в святых дарах, становился символом пароксизма отравлений. Разрабатывались меры предосторожности. В 1249 г. умер от яда доминиканец, епископ Магеллона, вероятнее всего, отравленный противниками его реформаторских настроений. После этого появилось предписание, чтобы перед причащением епископа святые дары пробовал кто-нибудь другой.

Наряду с отравлениями, известно и очень много случаев удушения епископов шарфами, убийства их холодным оружием. Запрет на пролитие крови легко преодолевается, и далеко не только потому, что борьба в те времена велась дикими методами. Способы убивать и умирать определялись смыслом преступления, т. е. дело, которому служили убийства, оказывалось важнее для выбора оружия, чем положение людей. Невозможно себе представить, чтобы напряженная борьба Генриха Плантагенета и Томаса Беккета завершилась применением нескольких капелек яда. Ей нужна была кровавая баня 1170 г. в Кентерберийском соборе.

Отравители-рыцари, бароны и государи

По идее яд должен был бы быть абсолютно неприемлем для тех, кто носил оружие ex officio. Во-первых, они располагали другими возможностями разрешать свои споры; во-вторых, отравление противоречило рыцарской этике. Действительно, использование яда рыцарями случалось редко, и если об этом упоминают источники, то речь идет именно о нарушении правил. И снова гораздо более важным, чем доказанность преступления, Называлось обвинение в применении яда с целью Разоблачения нерыцарского поведения.

Пренебрегали ли сеньоры этой заменой оружия?

Сеньоры, владельцы замков и держатели бана, часто конфликтовавшие с соседями, с монахами или со своим сюзереном, сильно зависели от обязательств, касающихся личной мести. Такое положение сеяло насилие, которое осуждала Церковь. Месть осуществлялась открыто, с оружием в руках, поскольку, как правило, речь шла о восстановлении поруганной чести, и огласка была необходима. Яд в этом прекрасном мире вроде бы оказывался совершенно ни при чем. Однако он там присутствовал.