История отравлений. Власть и яды от античности до наших дней

Итак, Ecclesia non abhorret a veneno (Церковь не испытывает отвращения к яду). Когда переживавшая кризис Церковь XIII–XVI вв. употребляла яд, это было не метафорическое отравление ядом ереси или ядом греха, хотя проповедники часто привлекали подобные образы. Речь шла о настоящем материальном яде. Понтификам, как и прежде, приходилось на себе испытывать его смертоносную силу, однако и сами они не гнушались пускать его в ход. Этот второй факт может показаться противоестественным. Еще Филон Александрийский сильнее осуждал отравителей, чем насильников, потому что сближал яды с колдовством. В XVI в. этой же идеи, что колдовство «имеет какие-то связи с ядом», придерживался Жак Гревен. Правда, Пьер де Бурдей Брантом (1540–1614) демонстрировал разницу между двумя составляющими veneficium: «Кюре, ненавидит колдуна, который предается дьяволу, дабы получить яды и отравляющие вещества, способные умерщвлять людей. Он говорит, что следовало бы, не вступая в связь с дьяволом, обращаться только к аптекарю и покупать у него хорошие яды, которые называются именами. Он подмешивает их в еду и питье; короче говоря, убивает ими кого угодно, вовсе не предаваясь дьяволу». И все же в эпоху, когда восприятие Зла становилось все ярче и отчетливее, оружие, связанное с нечистой силой, вроде бы должно было исчезнуть из практики римской апостолической церкви. Однако, напротив, мы видим, что естественное доверие к духовному лицу коварно использовалось в целях убийства себе подобных.

Очевидно, что фактор применения яда ощутимо присутствовал как на вершине церковной иерархии, так и во всем корпусе духовенства. Вместе с тем его нельзя назвать решающим в развитии кризиса института Церкви. Протестанты клеймили богатство и роскошество высшего духовенства, его стремление к выгодным должностям, чересчур мирской образ жизни и связанный с этим абсентеизм, его злоупотребление духовной юстицией и неверную трактовку Божественного слова. Практику отравлений не критиковали. Она оставалась эпифеноменом, несколько преувеличенным богатством источников и улучшением коммуникации. В то же время некоторые дела об отравлении рассматривались как следствие выше перечисленных зол. Например, «токсикомания» Папы Александра VI Борджиа (если можно в данном смысле употребить это слово) в глазах его хулителей как раз символизировала жадность прелатов, развращенных земными благами, коррумпированных, усвоивших манеры светских владык и их свиты. И теперь стоит посмотреть, как часто употреблялся яд в этом мире за пределами Церкви.

Глава VI Отравленный мир: дворы государей от средневековья к возрождению

Знаменитый музыкант и поэт Филипп де Витри, клирик и придворный, жил в XIV в. В его балладе «Речение честного Гонтье» (Le Diet de Franc Gontier) утверждалось, что деревенским бедняком быть лучше, чем придворным. Помимо прочих неприятностей, придворный всегда подвергается опасности, что в его подаваемую на золоте еду подмешают яд. Окружение государей поэт изображал как скопище отравителей. Подобное враждебное двору настроение восходило к концу XII в. В королевствах и княжествах Западной Европы формировалось «политическое общество», в которое входили правители, их родственники и главные помощники. Оно постепенно обретало все более полноценную структуру. При этом оно не могло оставаться застывшим хотя бы вследствие демографического фактора (эпидемии чумы), а также по техническим причинам. Появлялись специалисты: военные, юристы, сборщики налогов, которые вступали в конкуренцию с «естественными» элитами: знатью и духовенством. Все это порождало и обостряло напряженность в обществе. XIV–X VI вв. являли собой период всеобъемлющей нестабильности. Его характеризовали насильственные захваты власти, гражданские войны, беспрестанные заговоры. Политика делалась непрозрачной, увеличивалась роль тайных действий, власть стремилась хранить свои дипломатические секреты. Оживлявшаяся рыцарская идеология набрасывала на все это легкий флер приятности. Развивалась политическая мысль, старавшаяся держаться в стороне от придворной грызни. В 1260 г. появился перевод «Политики» Аристотеля на латинский язык, глубоко повлиявший на литераторов и философов. Новый толчок осмыслению политического процесса дали гуманисты. Своего рода кульминацией его явилось творчество Макиавелли, а в эпоху Реформации идеологическая борьба достигла точки кипения.