Во многих местах Европы народные массы с возмущением говорили о соперничавших в жадности двух папах, и нередки бывали случаи отказа платить традиционные повинности. Во Франции, Кастилии и Наварре все больше и чаще настаивали на прекращении двоепапства, причем во Франции заявляли, что церковь должна носить такой же характер, какой она имеет в Англии, то есть стать национальной церковью, и должны быть прекращены всякие платежи папам. Галликанизм и англиканизм готовы были позволить папе «пасти» паству, стричь же ее хотели сами короли, деля свои доходы с представителями национальной церкви.
Национальная церковь отвергала идею двоепапства и требовала единого папу с тем большей настойчивостью, чем меньше логики было в этом требовании, ибо национальная церковь ведь должна была бы говорить о «национальном» папе, а никак не о едином. Это противоречие находило свое разрешение в идее всеобщего собора, где «свободно» будут представлены все «национальные» церкви. Эта идея находила своих сторонников в различных кругах; за нее высказывались даже обе кардинальские коллегии — римская и авиньонская, с одной стороны, потому, что они материально страдали от раскола и вынужденного дележа доходов на две части, а с другой — потому, что видели неизбежность устранения двоепапства и предпочитали сами провести эту операцию, нежели предоставить ее выполнение светским владыкам. В таких условиях по инициативе значительной части кардиналов был созван собор в Пизе в 1409 г. Собор особенно горячо приветствовали Парижский и Болонский университеты.
Оба папы — Бенедикт XIII и Григорий XII — заранее прокляли тех, кто явится на собор, и еще до его открытия отрицали за ним право судить пап. Однако авторитет обоих соперничавших между собою пап был ничтожен и в Пизу съехалось свыше 600 человек.
Пизанский собор 1409 г. часто называют кардинальским, и ортодоксальные католики считают его противозаконным, так как одному лишь папе принадлежит право созыва соборов. Однако еще с конца XIV в. стало крепнуть мнение, что «ниспосланный богом раскол» является назидательным уроком, свидетельствующим о том, что зло существует для того, чтобы из него извлекали пользу. Раскол должен убедить всех, что высшей церковной инстанцией является всеобщий собор: «если бы Христос и не поставил во главе церкви римского епископа, то вселенский собор мог бы его поставить», и если кардиналы избирают папу, не отвечающего истинным интересам церкви, последняя имеет право пересмотреть решение своих эмиссаров, оказавшихся не на высоте своего положения. Обычное возражение, делавшееся против «всемогущества» соборов, сводилось к тому, что никто, помимо папы, не может их созывать, и, следовательно, попытка созыва собора кардиналами или императором является беззаконной. Сторонники «соборного движения» объявляли это возражение, по сути дела, неправильным. К законам надо подходить с аристотелевской снисходительностью, говорили они, помнить, что из понятия «вселенский собор» не вытекает, что он непременно созывается папой. Аристотелевская снисходительность была подхвачена в качестве удобного выхода из тупика, и немецкий ученый Конрад Гельнгаузен, пользуясь этим аргументом, уподоблял папство чиновничеству, считая вполне возможным смещать «несправляющихся со своей обязанностью пап-чиновников». Идея эта — не в столь примитивной форме — была выражена ректором Парижского университета Жаном Жерсоном в 1404 г. в Тарасконе в присутствии папы Бенедикта XIII. «Мир — таков высший закон церкви, — заявил Жерсон, — и лучшим средством, чтобы мир мог восторжествовать, является созыв собора».
Пизанский собор начал свою деятельность низложением обоих пап и воспретил верующим им повиноваться. О реформах, однако, собор не говорил. Его деятельность ограничилась тем, что вместо обоих низложенных пап был избран новый папа Александр V, давший до своего избрания клятву не распускать Пизанского собора и предоставить ему возможность приступить к «реформированию церкви в ее главе и членах». Однако Александр V свою клятву сразу же после своего избрания нарушил и намеревался стать единственным главой церкви, устранив собор, который претендовал на роль ее высшего руководителя. Оба низложенных папы с ним совершенно не считались и продолжали оставаться на своих местах. Вместо двух пап католический мир имел теперь трех, из которых каждый претендовал на звание «наследника Христа на земле» с неограниченным правом распоряжаться небесными ключами, «вязать и решать» греховное человечество и быть единственным истолкователем воли божьей.