История папства

Обвинение в ереси являло собой очевидный нонсенс. Однако к концу жизни, на середине восьмого десятка, Иоанн XXII все более был близок к тому, чтобы пересечь грань дозволенного. В целом он согласился с ортодоксальными богословами, что святым на небесах позволено непосредственно лицезреть Бога; в серии проповедей, произнесенных зимой 1331-1332 годов, он объявил это неистинным, настаивая, что полное лицезрение Бога возможно лишь после Страшного суда; до той поры они могут видеть лишь человеческую сущность Христа. Последовавшая за этим буря протеста привела к тому, что эти высказывания подверглись осуждению со стороны комитета докторов Парижского университета, прозвучало требование созвать Вселенский собор. В конце концов папа пошел на известные уступки, признав, что души блаженных удостоятся лицезрения «настолько, насколько позволит их состояние» — несколько забавная формула, которая удовлетворила его критиков. Подобно своему предшественнику, он был закоренелым непотистом: из двадцати восьми кардиналов, им назначенных, двадцать происходили из Южной Франции, а трое приходились ему племянниками. Однако в отличие от Климента он и не помышлял о возвращении в Рим [161]; на момент его смерти под влиянием французского короля папство стало, так сказать, более французским, чем когда бы то ни было.

Теперь Авиньон стал гораздо больше (и богаче), чем когда туда приехал Климент V. Спустя четверть столетия после того, как этот город превратился в резиденцию пап, он уже не был отвратительным городишком. Теперь он стал городом, которому налоговая система, созданная Климентом и Иоанном, принесла неслыханное богатство. Целые районы его сносились, на их месте воздвигались прекрасные дворцы и особняки для кардиналов и послов, банкиров и купцов, архитекторов, художников и ремесленников, которые стекались сюда со всей Европы в поисках удачи [162]. Папский Авиньон быстро превратился в первый финансовый центр Европы. Петрарка, писавший в 1340 году, был глубоко потрясен:

«Здесь владычествуют преемники бедных рыбаков из Галилеи. Они непонятным образом забыли свои истоки. Велико мое изумление, когда я, вспоминая их предков, вижу [этих людей], отягощенных золотом и облаченных в пурпур, похваляющихся добычей, полученной от правителей и народов; вижу роскошные дворцы и вершины, увенчанные крепостями, вместо лодок, перевернутых днищем кверху, дабы служить [им] убежищем…

Вместо священного одиночества мы зрим преступного хозяина, окруженного толпами друзей-нечестивцев; вместо трезвости — пиры, где царит распущенность; вместо паломничеств, куда влечет благочестие, — злобесное и неестественное бездействие; вместо босых ног апостолов — белые как снег скакуны разбойников проносятся мимо нас. Кони сии в золотых украшениях, едят на золоте, и скоро сами подковы их будут из золота, если Господь не положит конец этой низменной роскоши» [163].

Посреди всего этого безвкусного великолепия Иоанну было приятно властвовать. Именно по его указанию развели виноградник Шатонеф-дю-Пап [164]. Сохранилось также сообщение о провизии, которую он выдал в ноябре 1324 года для пиршества по случаю свадьбы своей внучатой племянницы. В нее входили 9 быков, 55 баранов, 8 свиней, 4 кабана, 200 каплунов, 690 кур, 3000 яиц, 580 куропаток, 270 кроликов, 40 ржанок, 37 уток, 59 голубей, 4 журавля, 2 фазана, 2 павлина, 292 небольших птицы, три центнера [165]сыра, 2000 яблок и других плодов и 11 бочек вина.

В конце концов, спиритуалы, возможно, были правы.

* * *