История папства

Понятно, что церковь, все чаще превращая свои владения в предмет торга, вызывала возмущение. Все громче звучал протест по поводу «порчи» церкви, ее обмирщения, забвения старого аскетического духа и особенно купли-продажи церковных должностей, получившей презрительное наименование «симонии».

Но призыв к «возврату», к «чистоте» первоначальной церкви в устах самих представителей церкви служил лишь ширмой, прикрывавшей иные цели: желание быть независимыми от светской власти и феодалов, быть «свободными», как в былые времена, в «раннюю пору христианства». Такая независимость включала и право на землю, на которой была построена церковь, и на доходы с нее.

Между тем, светские сеньоры, в связи с ослаблением центральной власти, захватывали королевско-императорские церковные земли, присваивали себе «чужую» десятину и вступали в настоящую борьбу с государственной церковью. Борьба эта велась под лицемерным лозунгом борьбы за «чистоту» церкви; последнюю обвиняли в том, что она отступает от евангельского учения и сеет кругом семена корысти, злобы и торгашества. «Настоящая» церковь, т. е. не сеньориально-собственническая, со своей стороны также проливала крокодиловы слезы по поводу «безнравственности» тех, с которыми приходилось воевать по поводу десятинных участков. Собор 845 г. в городе Мо угрожал самыми страшными небесными карами тем, которые «претендуют» на десятину, чтобы ею «кормить собак и публичных женщин».

Желая обеспечить хотя бы в незначительной мере независимость священников от сеньора, епископы на соборах требовали, чтобы было запрещено назначать крепостных на духовные должности, чтобы было запрещено сеньорам сечь священников, чтобы оставшееся после смерти последних имущество не переходило целиком к сеньорам и т. д. Однако все усиливавшаяся феодализация общества лишала исходившие от центральной администрации постановления всякой силы, и священники становились в полном смысле слова сеньориальными людьми. Мало того, епископы все более и более теряли власть и над «свободными церквами» (т. е. не принадлежавшими отдельным сеньорам), которые превращались в собственность либо городов, либо сельских общин, либо, наконец, короля, если они находились не на городской или общинной земле, а на королевской. Все это в корне подрывало старую организацию церкви, построенную на централизации в пределах, по крайней мере, епископии.

Церковь все более феодализировалась, проникалась вассальным, рыцарским и мирским духом, рвала со многими традициями, не признавала авторитета епископа и вызывала тревогу преданных старине богословов и церковнослужителей, которым новый порядок был невыгоден: «свободный» церковнослужитель не мог стать легкой игрушкой в руках светского феодала в той степени, в какой был зависимый от него духовный чиновник. В рядах ревнителей старины оказалось значительное количество монахов и целых монастырей.

Отдельные земельные магнаты, города, сельские общины, короли и императоры основывали монастыри, видя в них источник больших доходов. Место настоятеля выгодно расположенного монастыря, наделенного большими торговыми привилегиями, продавалось по дорогой цене, которую иногда уплачивала группа лиц, становившихся таким образом коллективным настоятелем такого монастыря. Купивший эту должность часто вовсе не был монахом и совершенно не был связан с монастырской жизнью: он в монастыре видел лишь доходную статью и становился своеобразным арендатором, эксплуатировавшим «святую братию». Чем сильнее он нажимал на последнюю, тем резче раскалывалась монастырская обитель, страдавшая и от собственника земли, и от его арендатора. Внизу были рядовые монахи, зачастую голодные и принужденные жить аскетической жизнью; наверху находились настоятель и его ближайшие помощники, наезжавшие в монастырь за получением «святой дани» и для выколачивания той ренты, которую должны были приносить вложенные в настоятельскую службу средства. Не без ропота переносили монахи тяжесть «светского» и «чужого» настоятеля. Но в ответ на недовольство низов расширялась власть начальствовавших аббатов и аббатис: они получили право «назначать» монахов и вводить своих людей в общую обитель. В монастырях зародилось брожение, вылившееся в середине XI в. в требование реформировать церковь и прежде всего уничтожить симонию.