История пчел

Мне захотелось сказать что-нибудь об этом, но слов я не находил. Я молчал, и поэтому он быстро наклонился вперед и тихо кашлянул.

— Ну а сейчас?

— Сейчас?

— Зачем вы нарожали детей? — Этот вопрос он задал громче, почти сорвавшись на крик, и теперь смотрел на меня в упор, не отводя взгляда, ставшего внезапно ледяным. — Почему?

Я отвел глаза, не выдержав жесткости в его взгляде.

— Ну… Так уж заведено…

Он положил руки на колени, униженно, но в то же время требовательно.

— Заведено? Хм, возможно, это действительно так. Но почему вы? Что вы дадите им?

— Что я им дам? Пищу и одежду…

— Не вздумайте приплести сюда еще и эту вашу паршивую лавочку! — выкрикнул вдруг он.

Профессор резко откинулся на спинку стула — ему будто захотелось оказаться от меня подальше — и нервно потер руки.

— Ну… — Я пытался заглушить в себе подростка, которого третируют взрослые, пытался взять себя в руки, но заметил, что дрожу. Когда мне в конце концов удалось выдавить из себя еще несколько слов, голос мой зазвучал предательски пискляво: — Я старался, но просто… профессор, без сомнения, понимает… время не позволяло мне.

— Вы ждете утешения? — Он вскочил. — Я должен сказать, что это приемлемо? Так, по-вашему? — Он уже и так стоял рядом, а сейчас сделал еще один шаг, его темная фигура нависла надо мной. — Вы до сих пор не написали ни одной научной статьи — это приемлемо? У вас шкафы ломятся от книг, которые вы так и не прочли, — это приемлемо? Я впустую потратил на вас столько времени, а вы — да вы просто посредственность!

Это последнее слово точно повисло в воздухе между нами.

Посредственность. Вот кем я был для него. Посредственностью.

Я хотел было возразить. В действительности он уделял мне вовсе не так много времени. Или же профессор считал меня своим преемником? Возможно, ему хотелось, чтобы я продолжил его исследования, не позволил им умереть. Не позволил умереть ему. Однако я проглотил все возражения.

— Вы это желаете услышать, верно? — Глаза у него стали пустыми, будто у амфибий, наблюдающих за нами из склянок. — Что так уж оно заведено? По-вашему, я сейчас должен сказать, что, мол, такова жизнь: мы встаем на ноги, обзаводимся потомством, и тогда наши инстинкты заставляют нас заботиться о нем, мы превращаемся в добытчиков, а перед природой интеллект пасует. Это не ваша вина, и еще не поздно все изменить, — он буравил меня взглядом, — вы это желаете услышать, да? Что еще не поздно? И что ваш час обязательно настанет?

Он резко рассмеялся — его смех, жесткий и отрывистый, был полон издевки. Он быстро стих, но прочно засел у меня в голове. Тот же смех, что и прежде.

Профессор замолчал, но не оттого что ждал моего ответа. Он прекрасно понимал, что я едва ли наберусь смелости сказать что-нибудь. Он подошел к двери и отворил ее:

— Сожалею, но вынужден просить вас покинуть мой дом. Мне нужно работать.

Он вышел из комнаты, не попрощавшись, а до порога меня проводила экономка. Я побрел домой, к книгам, но не взял в руки ни одной из них. Не в силах даже смотреть на них, я забрался в постель, да там и остался. Остался здесь, позволив книгам пылиться на полках… Всем тем текстам, которые я когда-то так хотел прочесть и понять…

Они до сих пор стояли там, бессистемно рассованные в книжных шкафах, корешки некоторых выдавались вперед, отчего полки напоминали некрасивую челюсть с неровно торчащими зубами. Смотреть на них у меня не было сил, и я отвернулся.

Шарлотта подняла голову и, заметив, что я не сплю, отложила книгу:

— Хочешь пить?

Она встала и протянула мне кружку с водой, но я отвернулся:

— Нет. — Мне показалось, что прозвучало это грубо, и поэтому я поспешно добавил: — Спасибо.

— Может, тебе еще что-нибудь нужно? Доктор сказал…

— Нет, ничего.

Она опустилась на стул и внимательно, даже пристально вгляделась в меня.

— Ты лучше выглядишь. Словно сон наконец покинул тебя.

— Глупости.

— Нет, правда. — Она улыбнулась. — Во всяком случае, теперь ты мне отвечаешь.

Чтобы не обнадеживать ее, на этот раз я промолчал, в надежде, что тишина докажет обратное. Я отвел глаза, притворившись, будто больше не замечаю ее.

Тем не менее она не сдавалась — стоя возле моей постели, она потерла руки, затем опустила их, а потом наконец задала мучивший ее вопрос:

— Отец, неужели Всевышний покинул тебя?

О, если бы только все было так просто! Если бы дело было во Всевышнем! Для тех, кто утратил веру, существует одно-единственное лекарство — вновь обрести ее.