История пчел

Вскоре тишину разорвала пронзительная мелодия. Флейта. Так нам сообщали, что пора сделать второй — и последний — перерыв. Я тотчас же почувствовала, что во рту совсем пересохло.

Мы спустились с деревьев, словно осев единой неделимой массой на землю. Женщины, зная, что теперь их не накажут, сразу принялись переговариваться, и воздух наполнился гулом голосов.

Я слезла с дерева молча, стараясь не сломать ни одной ветки. И у меня получилось. Просто повезло. Нескладная и неуклюжая, я проработала уже достаточно, чтобы понять, что по-настоящему хорошим опылителем мне никогда не стать.

Под деревом стояла поцарапанная металлическая фляжка. Я поднесла ее к губам и принялась жадно глотать воду. Вода была теплая, с привкусом алюминия, и я поставила фляжку на землю, так толком и не утолив жажду.

Двое парнишек из Пищевого блока раздавали коробочки с едой — второй раз за день. Я села, привалившись к стволу дерева, и открыла коробку. Сегодня в ней был рис вперемешку с кукурузой. Я отправила в рот несколько рисинок. Как обычно, пересоленный, а еще в нем ароматизаторы со вкусом сои и чили. Мяса я уже давно не ела. Кормовые культуры можно выращивать только на хорошо обработанной земле и на больших территориях. И многие виды кормовых культур необходимо опылять. А кто согласился бы на такой изнуряющий труд ради скота?

Коробочка опустела, но сытости я не чувствовала. Я встала, положила коробочку в контейнер и побежала обратно. От неподвижности ноги быстро уставали и затекали. Кожу точно кололи тысячи иголочек, и я попыталась размяться.

Но безуспешно. Я быстро огляделась. Никто из начальства не обращал на меня ни малейшего внимания. Я улеглась на землю — старалась успокоить ноющую спину.

Закрыла на миг глаза, силясь заглушить в голове слова, которыми перебрасывались женщины вокруг, и прислушиваясь лишь к интонации. Странное желание болтать целой толпой — откуда оно взялось? Женщины приобретают эту склонность еще в детстве. Они сбиваются в кучки и по нескольку часов подряд обсуждают какие-то пустяки, а что-нибудь серьезное — никогда. Возможно, лишь в тех случаях, когда они перемывают косточки тому, кого в этот момент среди них нет.

Сама я больше любила беседовать с кем-то одним. Или вообще ограничивалась собственным обществом. На работе я часто предпочитала последнее. А дома у меня был Куань, мой муж. Впрочем, мы любили друг в друге вовсе не способность вести долгие беседы. Куань не стремился докопаться до сути, он говорил лишь о том, что видел, и был не мастер пофилософствовать. Но, прижимаясь к нему, я ощущала покой. И у нас был Вей-Вень, наш трехлетний малыш. О нем мы любили поговорить.

Когда я, убаюканная болтовней, задремала, женщины вдруг замолчали. Наступила тишина.

Я резко встала. Все остальные смотрели на дорогу. Детям было лет восемь, не больше, и некоторых я узнала — они ходили в ту же школу, что и Вей-Вень. На всех была одинаковая рабочая одежда, такие же бежевые синтетические комбинезоны, как у нас. И дети направлялись к нам, настолько быстро, насколько позволяли их короткие ножки. Они шли в связке, управляемой двумя взрослыми. Один шагал спереди, другой сзади. И оба громко давали детям указания. Нет, они не ругались, в их голосах звучали сочувствие и нежность, ведь если дети еще не осознали, что ждет их в конце пути, то уж взрослым это было отлично известно.

Дети держались за руки, но по парам их явно не расставляли: высокие шли рядом с низенькими, а пухлые — рядом с худышками. Шагали они не в ногу, за руки держались крепко, как приклеенные. Возможно, им строго-настрого запретили выпускать руку напарника.

Они во все глаза смотрели на нас и на деревья. Их распирало любопытство. Некоторые наклоняли головы вбок и прищуривались. Дети будто оказались здесь впервые, хотя на самом деле все они выросли тут и знали лишь этот пейзаж — уходящие вдаль ряды фруктовых деревьев, на которые с юга наступает тень дремучего леса. Одна низенькая девочка долго не сводила с меня взгляда. Глаза у нее были большие и близко посаженные. Она несколько раз моргнула, а потом громко чихнула. За руку она держала худенького мальчика. Тот широко зевнул, ничуть не смущаясь, не прикрывая рукой рта и не зная, что его лицо на миг превратилось в один огромный зевок. Он зевал не от скуки — до этого он еще не дорос, а от усталости, вызванной недоеданием. Другая девочка, высокая и тощая, шла в паре с низкорослым мальчиком. Нос у того был заложен, поэтому он шел, приоткрыв беззубый рот. Девочка тащила его за собой, а сама шагала, подставив лицо солнцу. Она щурилась и морщилась, но не отворачивалась — должно быть, хотела загореть или набраться сил.

Новые дети. Они приходили каждую весну. Неужели они и прежде были такими маленькими? Или эти дети просто младше?