История пчел

— Я сейчас работаю, но чуть позже с радостью побеседую с тобой, — сказал я в надежде, что голос мой прозвучал достаточно мягко.

Она не ответила и лишь посмотрела на книгу, которую по-прежнему держала в руках.

— Куда ее поставить?

— На полку, разумеется.

— Да, но… я думала… разве ты не расставляешь их в определенном порядке?

— Нет. Просто поставь ее куда-нибудь.

Шарлотта подняла глаза. Она явно оживилась.

— Хочешь, я приведу твои книги в порядок?

— Как это?

— Я могу расставить их по алфавиту или рассортировать по авторам, — не унималась она.

— Ну… да… почему бы и нет…

Она улыбнулась и уселась на полу перед шкафом. Я посмотрел на изящную линию ее шеи и забранные наверх волосы. Никакой завивки. Видимо, Шарлотту подобные глупости не интересовали. Она немного поерзала, усаживаясь поудобнее. Явно собиралась просидеть здесь долго.

Затем она принялась разбирать книги. Работала она споро, а движения были уверенными и осторожными. Она брала в руки книги, словно… ну да, словно возвращала в гнездо выпавших птенцов.

Я вновь склонился над чертежом, пытаясь вернуться к работе, но не мог оторвать от Шарлотты глаз. Сколько радости было в ее движениях, сколько заботы, внимания и благоговения. Она выстраивала книги ровнехонько, в линейку, а потом проводила рукой по корешкам, чтобы убедиться, что ни один из них не выступает. Когда-то давно я и сам расставлял так книги. Видимо, Шарлотта почувствовала, что я смотрю на нее, потому что повернулась и улыбнулась мне. Я поспешно улыбнулся в ответ и вновь уставился на чертеж с тем необъяснимым чувством, будто меня раскусили.

Закончила она очень быстро. Я слышал, как она встала, но притворился, что ничего не заметил, что с головой погрузился в работу. Однако Шарлотта не спешила уходить и стояла возле книжного шкафа.

Я поднял взгляд:

— Благодарю.

Она кивнула. Но почему же она не уходит? Не могу же я работать, когда в спину мне дышит это существо из плоти и крови.

— Ты… Если хочешь, садись, — предложил я наконец, пододвинув ей стул. Ведь, в сущности, мне нужно было ее как-то отблагодарить.

— Спасибо. — Она поспешно присела на самый краешек стула.

Я вернулся к работе.

— Что это? — Она показала на чертеж.

Я посмотрел на нее:

— А как ты сама думаешь?

— Улей, — тотчас же догадалась она. Я изумленно посмотрел на нее, но потом понял, что она, должно быть, тоже прочла все мои журналы. — Ты хочешь собрать такой улей? — спросила она.

— Я закажу такой улей, и мне его соберут.

— Но… ты прямо сразу начнешь его делать?

— Отчего же прямо сразу? Разве ты не видишь, сколько книг я уже прочел? — Я обвел рукой книжные полки.

— Вижу, — ответила она, а затем уставилась на свои руки, лежавшие на коленях.

Раздражение во мне росло.

— Ты, кажется, обещала не мешать мне?

— Прости. Буду молчать.

— Нет, в голове у тебя что-то крутится.

— Я просто…

— Что?

— Ты всегда говорил, что начинать следует с самого низа.

— Вон оно как. И что же я еще говорил?

А ведь верно — я это говорил. Повторял неоднократно. Правда, не Шарлотте, а Эдмунду, когда он, делая уроки, сразу старался перескочить к самым сложным задачам, не освоив даже обычного умножения.

Она подняла голову:

— Еще ты рассказывал о том, что натуралист должен начинать работу с наблюдений.

— Верно.

— Что наблюдения — это основа всего. И лишь потом следует переходить к размышлениям.

Лоб мне словно сдавило железным обручем. Устами Шарлотты говорил я сам, и в словах моей дочери была жестокая и окончательная правота.

Тао

Мы проследовали за доктором Хио к лифту, поднялись наверх, прошли по длинному коридору до другого лифта и спустились. Доктор шагала очень быстро, время от времени оглядываясь. Возможно, она не желала, чтобы нас кто-нибудь заметил. Как она сама сказала, согласно инструкциям навещать Вей-Веня не разрешалось. Он лежал в изоляторе, а заходить туда было запрещено.

— Но, — сказала она, обращаясь, скорее, к самой себе, — вы мать. — Она бросила быстрый взгляд на Куаня, словно впервые заметив его. — Вы родители. Вы должны его увидеть. — Ее голос вдруг задрожал, наигранное профессиональное сочувствие испарилось.

Что ждет нас там? Вей-Вень на больничной койке. Бледный. Глаза закрыты. Синяя сеточка вен на веках. Маленькое тело, прежде такое быстрое и полное жизни, а теперь совсем ослабшее. Руки вытянуты вдоль тела, из одной руки торчит трубка от капельницы. Руки, которые обнимали меня за шею, гладкая мягкая щека, прижимавшаяся к моей. А вокруг приборы, аппараты, мерцающие экраны. Стерильность. Белизна. И одиночество?

Изолятор располагался далеко, хотя, возможно, доктор специально вела нас кружным путем. Когда мы проходили мимо других врачей, она лишь коротко кивала и ускоряла шаг. Мы будто бы шли к самым недрам больницы, туда, откуда не существует выхода.