— Я люблю все, лишь бы было хорошее, — с широким жестом отвечал Уэг. Красоту и кюрасо, Венеру и виноград. Я не презираю голубей Венеры, даже когда их жарят в "Лондонской Таверне"; но… но расскажите же нам про старика Пенденниса, мистер Уэнхем, — неожиданно попросил он, не закончив шутки, ибо заметил, что его патрон не слушает. И в самом деле, Стайн, подняв к глазам лорнет, разглядывал что-то на сцене.
— Да, эту шутку насчет голубей Венеры и "Лондонской Таверны" я уже слышал — вы повторяетесь, мой бедный Уэг. Придется мне поискать нового шута, — сказал Стайн, опуская лорнет. — Ну, Уэнхем, что же пишет старик Пенденнис?
— "Дорогой Уэнхем, — прочел тот, — уже три недели как моя репутация в Вашей власти, и Вы, конечно, не преминули меня изничтожить, а посему полагаю, что разнообразия ради Вы согласитесь оказать мне услугу. Дело это тонкое, entre nous, une affaire de coeur [21]. Одного молодого человека, моего знакомого, свела с ума некая мисс Фодерингэй, актриса здешнего театра, очень красивая и, на мой взгляд, весьма талантливая. Играет Офелию, леди Тизл, госпожу Халлер и прочее в таком роде. По чести скажу, она мне напомнила Жорж в лучшую ее пору, а на нашей сцене, сколько я знаю, нет сейчас никого, кто мог бы с нею сравниться. _Мне нужен для нее лондонский ангажемент_. Не могли бы Вы уговорить Вашего приятеля Долфина побывать здесь — посмотреть ее — и увезти? Наш высокородный друг (Вы меня понимаете) мог бы оказать нам неоценимую помощь одним своим словом, и ежели Вы заручитесь для меня поддержкой Гонт-Хауса, я обещаю сделать для Вас все, что в моих силах, ибо большей услуги мне оказать невозможно. Прошу Вас, сделайте это для меня, я же всегда говорил, что у Вас доброе сердце; а взамен требуйте чего угодно от преданного Вам
_А. Пенденниса"_.
— Все ясно, — сказал мистер Уэнхем, дочитавши письмо. — Старик Пенденнис влюбился.
— И, видимо, желает видеть свою пассию в Лондоне, — подхватил Уэг.
— Посмотрел бы я, как Пенденнис стоит на коленях, с его-то ревматизмом, — сказал мистер Уэнхем.
— Или дарит возлюбленной прядь "своих" волос, — добавил Уэг.
— Вздор, — сказал Стайн. — У него есть в деревне родня. Он поминал какого-то племянника, даже прочил его в парламент. Ручаюсь, что в племяннике и дело. Юноша запутался. Я по себе знаю… когда был в Итоне, в пятом классе… дочка огородника… клялся, что женюсь. Как я ее любил… Бедная Полли! — Тут он умолк, и, может быть, на мгновение перед маркизом Стайном воскресло прошлое и мальчик Джордж Гонт, еще не безвозвратно погибший. Однако, судя по тому, что пишет Пенденнис, этой женщиной стоит заняться. Давайте-ка спросим Долфина, знает он такую или нет.
При этих словах Уэнхем опрометью выбежал из ложи, миновал служителя, охранявшего проход к сцене и почтительно его приветствовавшего, и, будучи в театре своим человеком, без труда нашел антрепренера, который в эту минуту, как впрочем, и во многие другие, был занят тем, что ругательски ругал девиц из кордебалета за нерадивость.
Едва он завидел мистера Уэнхема, как брань замерла на его устах, а сжатая в кулак рука, чуть не касавшаяся лица одной из провинившихся танцовщиц, протянулась вперед в сердечном приветствии.
— Мистер Уэнхем, мое почтенье! Как здоровье его светлости? Выглядит он нынче превосходно. — Все это мистер Долфин произнес с такой улыбкой, точно он в жизни своей ни на кого не сердился; и, конечно же, он с радостью последовал за гонцом лорда Стайна, дабы лично засвидетельствовать почтение этому вельможе.
Следствием их беседы и была поездка в Чаттерис, откуда мистер Долфин прислал его светлости письмо: он-де имеет честь сообщить маркизу Стайну, что видел ту леди, о которой говорил милорд, поражен как внешностью ее, так и талантом и заключил с ней ангажемент, так что в скором времени мисс Фодерингэй будет иметь честь играть перед лондонской публикой п его, Долфина, просвещенным покровителем.