Читаем История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 1) полностью

— А теперь, джентльмены, что прикажете? Лакей ждет заказов… Джон, бокал шампанского мистеру Грину… Как вы сказали, сэр? Колбасы с картофельным пюре?.. Джон, обслужите.

— А мне, Джон, стаканчик пунша, да чтобы вода была — кипяток, — нередко раздавался в это время голос, хорошо знакомый Пену, который вздрогнул и покраснел, услышав его, — голос почтенного капитана Костигана, ибо он проживал теперь в Лондоне и был одним из виднейших участников музыкальных сборищ в "Голове Фильдинга".

Бахвальство и чудачества капитана привлекали сюда множество молодых людей. Он был личностью незаурядной, и слава о нем пошла вскоре же после его прибытия в Лондон, а тем более — после замужества его дочери. О ней он много чего мог порассказать тому, кто в этот день был его другом (то есть кто пил с ним за одним столом). Рассказывал о ее свадьбе и о том, что предшествовало этому событию и что за ним последовало; о том, сколько у нее карет и как Мирабель обожает ее и его, Костигана; о том, что в случае необходимости он всегда может обратиться к зятю и получить у него сто фунтов стерлингов. А сообщив, что твердо намерен "обратиться" в будущую субботу — "клянусь честью, в будущую субботу, четырнадцатого числа… вы сами увидите, деньги мне выдадут здесь же, у Кэтса, едва я предъявлю чек"… — капитан частенько просил очередного друга ссудить ему полкроны до этой субботы после дождика, когда он — слово офицера и джентльмена — не преминет возвратить сей пустячный заем.

Сэр Чарльз Мирабель не питал к своему тестю горячей привязанности, которой последний любил похвастаться (впрочем, случалось и так, что Кос, будучи на взводе, горько сетовал на неблагодарность своей нежно любимой дочери и на прижимистость богатого старика — ее супруга); однако нельзя сказать, чтобы он был ими обижен: ему положили небольшую пенсию, которую регулярно выплачивали, но которую бедный Кос еще более регулярно тратил вперед; и дни платежей были хорошо известны его друзьям по "Голове Фильдинга", куда честный капитан являлся с деньгами в руках и в самый разгар концерта во весь голос требовал, чтобы ему разменяли банкноту.

"Будьте благонадежны, Кэтс, эту бумажку Английский банк не откажется принять, — говаривал капитан Костиган. — Бауз, хотите стаканчик? Сегодня вам нечего скромничать. А лишний стакан пунша поможет вам играть con spirito" [61]. Ибо капитан, когда был при деньгах, тратил их не жалея и застегивал карман, только если он был уже пуст, да еще, может, если поблизости оказывался кто-нибудь из его кредиторов.

В одну из таких счастливых минут Пен и застал своего старого знакомого в Черной Кухне: сидя за столом певцов, он без удержу бахвалился и заказывал грог для каждого, кто входил в комнату. Уорингтон, состоявший в приятельских отношениях с местным басом, сразу направился к столу артистов, и Пен последовал за ним.

При виде Костигана он вздрогнул и покраснел. Он приехал сюда со званого вечера у леди Уистон, где впервые после долгих, долгих лет встретил дочь капитана и разговаривал с нею. И все еще крепко помня то время, когда она была для него всем на свете, он с добрым чувством подошел к Костигану и протянул ему руку. Ибо хоть наш герой, возможно, не отличался постоянством и ему случалось переносить свое внимание с одной женщины на другую, однако он сохранял уважение к тем, кого раньше любил, и, подобно турецкому султану, требовал, чтобы женщине, однажды удостоившейся его благосклонности, продолжали оказывать почести.

Пьяненький капитан с чувством ответил на рукопожатие Пена (рука его, правда, сильно ослабела от непрестанного поднимания тяжестей в виде стаканов с грогом), потом вгляделся в него и воскликнул:

— О небо, возможно ли? Дорогой мой, дорогой мой мальчик, дорогой друг! — А потом сник, и на лице его отразилась растерянность. — Ваше лицо мне знакомо, мой добрый, добрый друг, но имя ваше, простите, запамятовал.

С их последней встречи прошло пять лет сплошного грога. Артур сильно переменился, и не диво, что капитан его забыл: когда у человека двоится в глазах, трудно ожидать, чтобы он отчетливо видел прошлое.

Заметив его состояние, Пен рассмеялся, хотя, возможно, и был немного уязвлен.

— Неужто вы меня не помните, капитан? Я Пенденнис, Артур Пенденнис, из Чаттериса.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века