— Я имел в виду дом Артура Пендеыниса, эсквайра, из Фэрокс-Парка, которого надеюсь увидеть членом парламента от своего родного города Клеверинга, когда возраст позволит ему занять эту ответственную должность, надменно произнес капитан.
Майор улыбнулся.
— Фэрокс-Парк? Дорогой сэр, да известна ли вам история нашей семьи? Род наш, правда, очень древний, но когда я вступал в жизнь, мне едва достало денег на покупку первого офицерского чина, а старший мой брат был провинциальным аптекарем, и все деньги, какие он сумел скопить, нажиты ступкой и пестиком.
— На это я согласился смотреть сквозь пальцы, — величественно заявил капитан, — поскольку в других смыслах респектабельность вашей семьи общеизвестна.
"Вот наглец!" — подумал майор, но ограничился поклоном и улыбкой.
— Костиганы тоже испытали удары судьбы, и замок Костиган сейчас не тот, что был когда-то. А аптекарями, сэр, бывают очень даже порядочные люди; в Дублине я знавал одного, так он имел честь обедать у лорда-наместника.
— Я чрезвычайно ценю вашу снисходительность, — продолжал майор, — но сейчас дело не в этом. Вы, как видно, полагаете, что мой юный племянник унаследует Фэрокс-Парк и еще невесть какие богатства.
— Скорее всего, ценные бумаги, майор, а впоследствии и что-нибудь от вас.
— Да поймите, сэр, мой племянник — сын провинциального аптекаря; когда он достигнет совершеннолетия, он не получит ни шиллинга.
— Полноте, сэр, вы шутите, — сказал Костиган. — Мне доподлинно известно, что мой молодой друг унаследует две тысячи годового дохода!
— Держи карман!.. Прошу прощения, сэр, но неужели мальчишка позволил себе вас морочить? Это как будто не в его привычках. Даю вам честное слово как джентльмен и как душеприказчик моего брата — он всего-то оставил чуть больше пятисот фунтов годовых.
— При известной бережливости это не так мало, сэр. В Ирландии я знавал человека, который на пятьсот фунтов в год, при строгой экономии, и кларет пил, и в карете четверкой ездил. Уж как-нибудь мы на это проживем — верьте Джеку Костигану.
— Дорогой капитан Костиган, даю вам слово, что своему сыну Артуру мой брат не завещал ни шиллинга.
— Уж не смеетесь ли вы надо мной, майор Пенденнис? — вскричал Джек Костиган. — Уж не вздумали ли вы играть чувствами отца и джентльмена?
— Я говорю вам чистую правду. Все, чем владел мой брат, он отказал своей вдове; правда, после ее смерти часть имущества перейдет Артуру. Но она женщина молодая, она может выйти замуж, если он чем-нибудь ее обидит, — а может и пережить его — у них в семье все доживали до глубокой старости. Судите же сами, как джентльмен и светский человек, какое содержание может моя невестка, миссис Пенденнис, положить своему сыну из пятисот годовых, больше у нее нет ничего, — и сможет ли он на эти деньги обеспечить себе и вашей дочери образ жизни, приличествующий столь несравненной девице?
— Стало быть, сэр, молодой человек, ваш племянник, которого я миловал и лелеял, как родного сына, — бессовестный обманщик? Стало быть, он посмеялся над чувствами моей нежно любимой дочери? — Генерал был вне себя от гнева. Берегитесь, сэр, не задевайте честь Джона Костигана. Всякий смертный, коего я заподозрю в таком намерении, сэр, поплатится за это своею кровью, будь он стар или молод.
— Мистер Костиган! — вскричал майор.
— Мистер Костиган сумеет постоять за свою честь и за честь своей дочери, сэр. Взгляните на этот комод, в нем хранятся кучи писем, которые сей коварный злодей слал моему невинному дитяти. Там хватит обещаний, целая шляпная картонка наберется, да еще с верхом. Я затаскаю этого негодяя по судам, пусть все узнают, какой он бесчестный клятвопреступник; а вон в том ящике красного дерева, сэр, у меня есть и кое-что другое, что поможет мне свести счеты со всяким, — зарубите это себе на носу, майор Пенденнис, — со всяким, кто присоветовал вашему племянничку оскорбить солдата и джентльмена. Да чтобы сын какого-то аптекаря обманул мою дочь и опозорил мои седины? Клянусь небом, сэр, хотел бы я увидеть человека, который задумал такое дело!
— Сколько я мог понять, — промолвил майор с невозмутимым спокойствием, — вы собираетесь, во-первых, предать гласности письма восемнадцатилетнего мальчика к двадцативосьмилетней женщине и, во-вторых, удостоить меня вызовом на дуэль?
— Именно таковы суть мои намерения, майор Пенденнис, — отвечал капитан, дергая себя за взъерошенные бакенбарды.
— Ну что ж, обо всем этом мы еще успеем договориться; но прежде, нежели дело дойдет до пуль и пороха, соблаговолите подумать, дорогой сэр, чем, собственно, я вас оскорбил? Я рассказал вам, что мой племянник живет на иждивении матери, которой доходы составляют чуть больше пятисот фунтов в год.
— Касательно правильности этого утверждения я сильно сомневаюсь, сказал капитан.
— Тогда вы, может быть, наведаетесь к Тэтему, поверенному моей невестки, чтобы самолично удостовериться?
— Я не желаю иметь с ним дела, — заявил капитан, и на лице его изобразилось беспокойство. — Если ваши слова правда, значит, я кем-то вероломно обманут, и этот человек не уйдет от моего мщения.