— Знаменитый мудрец, — сказал Пен, — который с усталым сердцем удалился от жизни и заявил, что все суета сует и томление духа, раньше занимал высокое место среди правителей мира и полностью насладился своим богатством и положением, славой и земными утехами. Нередко почитаемый нами духовный наставник выходит из своей пышной кареты и, поднявшись на резную кафедру собора, воздев руки в батистовых рукавах над бархатной подушкой, вещает, что всякая борьба греховна, а мирские дела — порождение дьявола. Нередко человек с мистическим складом души, замученный укорами совести, бежит от мира за монастырскую ограду (настоящую или фигуральную), откуда ему не видно ничего, кроме неба, и предается созерцанию этого царства небесного, где только и есть отдохновение и добро. Но ведь земля, по которой мы ходим, сотворена тою же Силой, что и бездонная синева, где скрыто грядущее, в которое нам так хотелось бы заглянуть. Кто повелел, чтобы человек трудился в поте лица, чтобы были болезни, усталость, бедность, неудачи, успех, — чтобы одни возвышались, а другие незаметно прозябали в толпе, — кто предначертал одному позор и бесчестье, другому паралич, третьему кирпич на голову — и каждому свое дело на земле, пока его не зароют в ту же землю?
Тем временем окна позолотила заря, и Пен распахнул их, чтобы впустить в комнату свежий утренний воздух.
— Смотри, Джордж, — сказал он, — вот встает солнце. Оно видит все — как выходит в поле селянин; как бедная швея склоняется над работой, а юрист — над своей конторкой; как улыбается во сне красавица, лежа на пуховой подушке; как пьяный гуляка плетется домой спать; как мечется в горячке больной; как хлопочет доктор у постели женщины, терпящей муки, чтобы ребенок родился в мир — родился и принял свою долю страданий и борьбы, слез и смеха, преступлений, раскаяния, любви, безумств, печали, покоя…
Глава XLV
Кавалеры мисс Амори
Тем временем высокородный Генри Фокер, которого мы на последних страницах потеряли из виду, пребывал, как и следовало ожидать от человека столь постоянного, во власти своей всепоглощающей страстной любви.
Он томился по Бланш, проклиная судьбу, которая их разлучала. Когда лорд Грейвзенд с семейством уехал в деревню (передав свой голос в парламенте достопочтенному лорду Бэгвигу), Гарри остался в Лондоне, чем не особенно огорчил свою невесту леди Энн, которая ничуть о нем не скучала. Куда бы ни направлялась мисс Амори, наш влюбленный по-прежнему за ней следовал; и, зная, что его помолвка с леди Энн всем известна, он вынужден был скрывать свою страсть и хранить ее в собственной груди, которую она так распирала, что диву даешься, как он не лопнул и, взлетев на воздух, не погиб под обломками своей тайны.
Однажды ясным июньским вечером в Гонт-Хаусе состоялся пышный прием и бал, и на следующий день почти два столбца мелким шрифтом были заняты в газетах именами знати, которую почтили приглашениями. Среди гостей были сэр Фрэнсис с супругой и мисс Амори, для которых приглашение раздобыл неутомимый майор Пенденнис, а также наши молодые друзья Артур и Гарри. Оба они, не жалея сил, много танцевали с мисс Бланш. Майор со своей стороны взял на себя заботу о леди Клеверинг и провел ее туда, где миледи могла особенно блеснуть, а именно в большую залу, в которой, среди картин Тициана и Джорджоне и портретов царствующих особ кисти Вандейка и Реинольдса, среди огромных золотых и серебряных подносов, букетов из небывало крупных цветов — словом, не стесняясь никакими затратами, всю ночь подавали ужин. Сколько леди Клеверинг отведала кремов, желе, салатов, персиков, бульонов, винограда, паштетов, заливных, чая, шампанского и прочего — об этом нам не пристало говорить. Сколько мук принял майор, сопровождая эту достойную женщину, подзывая степенных лакеев и хорошеньких горничных и с почтительным терпением исполняя все желания леди Клеверинг, — о том не знает никто: он не разгласил этой тайны. Ни тени страдания не изобразилось на его лице, и он с неукоснительной любезностью подносил бегум тарелку за тарелкой.
Мистер Уэг считал, сколько леди Клеверинг отведала блюд, пока не сбился со счета (впрочем, так как сам он весь вечер только и делал, что отведывал шампанское, его подсчетам едва ли можно верить), и порекомендовал мистеру Хонимену, врачу леди Стайн, внимательно следить за бегум и завтра к ней наведаться.
Сэр Фрэнсис Клеверинг прибыл один и некоторое время слонялся по великолепным залам, но вся эта роскошь и гости, которых он там увидел, были не в его вкусе и, опрокинув в буфете несколько стаканов вина, он перебрался из Гонт-Хауса поближе к Джермин-стрит, в помещение, где его приятели Лодер, Понтер, маленький Мосс Абраме и капитан Скьюбол уже собрались за знакомым зеленым столом. Под стук костей и шум беседы настроение духа у сэра Фрэнсиса поднялось и достигло уровня его обычной жиденькой веселости.