История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2)

Званый вечер в Гонт-Хаусе не на шутку подорвал силы майора Пенденниса, и как только он решил, что может без опасности для жизни сдвинуть с места свое усталое тело, он, кряхтя, перебрался в Бакстон — искать утоления своим мукам в целебных водах этого местечка. Парламент не заседал. Сэр Фрэнсис Клеверинг с семейством отбыл в деревню, и за короткий промежуток в несколько недель, минувших между этой главой и предыдущей, дело, в которое мы посвятили читателя, не продвинулось вперед. Однако Лондон с тех пор опустел.

Сезон кончился: юристы, соседи Пена, разъехались на судебные сессии, а более светские его знакомые отбыли на континент либо ради здоровья и развлечения охотились в Шотландии. Редко кого можно было увидеть в оконных нишах клубов и на безлюдных тротуарах Пэл-Мэл. Перед воротами дворца не маячили красные мундиры; придворные поставщики отдыхали за границей: портные отрастили усы и поплыли вверх по Рейну; сапожники, поселившись в Эмсе или в Бадене, краснели, встречая в этих веселых городках своих заказчиков, или понтировали за зеленым столом, рядом со своими кредиторами; священники Сент-Джеймского квартала произносили проповеди в полупустых церквах, где среди молящихся не было ни одного родовитого грешника; оркестранты из Кенсингтонского сада убрали в чехлы свои медные трубы и серебряные флейты; по берегу Серпантайна лишь изредка проползали ветхие коляски и кареты, и Кларенс Буль-буль, которого обременительные обязанности клерка в государственном казначействе до сих пор держали в столице, проезжая под вечер верхом по Роттен-роу, сравнивал парк с пыльной Аравийской пустыней, а себя — с бедуином, что держит путь сквозь эти бескрайние пески. Уорингтон уложил в чемодан изрядное количество дешевого табака и, как всегда на каникулах, отправился к брату в Норфолк. Пен на время остался в квартире один — этот светский молодой человек не всегда мог покинуть Лондон по первому желанию, и сейчас его связывала работа в "Пэл-Мэл", где он исполнял должность редактора, пока заправлявший делами газеты капитан Шендон проводил отпуск с семьей в благодетельном приморском курорте Булони. Хотя мистер Пен, как мы видели, уже несколько лет изображал себя пресыщенным и уставшим от жизни, на самом деле это все еще был молодой человек отменного здоровья, с прекрасным аппетитом, который он с величайшим усердием и вкусом удовлетворял, по крайней мере, раз в день, и постоянной жаждой общества, доказывавшей, что он далеко не мизантроп. За неимением хорошего обеда он не гнушался плохим; за неимением блестящих, или знатных, или очень красивых знакомых мирился с любым обществом, в какое случалось ему попасть, и бывал вполне доволен в дешевом погребке, на пароходике, идущем в Гринвич, на пешей прогулке в Хэмстед с мистером Финьюкейном, своим собратом по газете, либо в заречном летнем театрике, либо в королевском саду Воксхолл, где он свел дружбу с прославленным Симпсоном и здоровался за руку с главным куплетистом и с наездницей из тамошнего цирка. И, глядя на ужимки одного из них и на вольты другой с язвительным презрением, не лишенным жалости, он еще успевал сочувственно наблюдать публику: бесшабашных юнцов, дорвавшихся до интересного зрелища; степенных родителей, чьи дети смотрели представление, смеясь от восторга и хлопая в ладоши; несчастных отверженных, смеявшихся не столь невинно, хотя, может быть, и громче, и приносивших сюда свою молодость и свой позор, чтобы потанцевать и повеселиться до рассвета, утопить горе в вине и заработать на кусок хлеба. Этим своим сочувствием к людям всякого звания Артур частенько хвалился; оно было ему приятно, и он выражал надежду, что сохранит его навсегда. Как другие увлекаются живописью, или музыкой, или естественными науками, так любимым занятием Пена, по его словам, была антропология; он не уставал любоваться родом человеческим в его бесконечном разнообразии и красоте; с неизменной радостью созерцал все его разновидности — будь то сморщенная старая кокетка или, на том же бале, стыдливая красавица в расцвете молодости; будь то дюжий гвардеец, обхаживающий служанку в парке, или невинный крошка Томми, кормящий уток, пока его нянюшка слушает гвардейца. И в самом деле, человеку, чье сердце еще не замутилось, это занятие доставляет радость неиссякаемую, и, может статься, тем более острую, что чувство это тайное и к нему примешана грусть: ибо такой человек хоть и не один, но одинок и оторван от других.

Да, Пен был не прочь похвастать и покрасоваться перед Уорингтоном.

— В молодости я был так неистово влюблен, что, верно, навсегда задушил в себе это пламя; и если я когда женюсь, то женюсь по расчету, на девушке воспитанной, доброго нрава, приятной наружности — ну, и с деньгами, чтобы нашу коляску меньше трясло на жизненном пути. Что до романтики — так с этим покончено, я всю ее растратил и состарился до времени, чем и горжусь.

— Чушь! — проворчал Уорингтон. — На днях ты вообразил, что лысеешь, и этим тоже хвастался. А сам тут же начал употреблять помаду и с тех пор благоухаешь, как целая цирюльня.