История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2)

— Леди Диана говорит, что он целые дни заседает в комитетах, а все вечера проводит в палате; что он голосует всегда по чужой указке, никогда не участвует в прениях и никогда не займет сколько-нибудь выдающегося положения; а бабушка ему твердит, что его задушила красная тесьма. Тебя тоже привлекает такое поприще, Артур? Неужели оно настолько блестящее, что ты так к нему рвешься? Лучше бы ты остался дома и писал книги — хорошие, добрые книги с добрыми мыслями, ведь такие мысли у тебя есть, милый, и они могли бы принести людям пользу. А если ты не прославишься, что ж из этого? Ты ведь сам говоришь, что слава — дым, а значит, можно отлично прожить и без нее. Я не хочу давать тебе советов, просто я ловлю тебя на слове: ты говоришь, что свет порочен, что ты от него устал, вот я и спрашиваю, почему бы тебе его не покинуть?

— Чего же ты хотела бы для меня?

— Хотела бы, чтобы ты поселился с женою в Фэроксе, читал, учился и делал добро тем, кто тебя окружает. И чтобы на лужайке играли не чужие, а твои дети, Артур, и мы снова ходили бы в ту церковь, где молились с маменькой. Если свет полон соблазнов, разве нас не учат молить бога, чтобы он не ввел нас во искушение?

— А как по-твоему, годится Бланш в жены мелкому помещику? А сам я гожусь на эту роль? Не забудь, Лора, искушение бродит не только по улицам столицы, но и по деревенским проселкам, а безделье — самый страшный искуситель.

— А что говорит… мистер Уорингтон? — спросила Лора, и лицо ее залил горячий румянец, который Пен заметил, хотя девушка и пыталась скрыть его, опустив вуаль.

Некоторое время Пен ехал молча. Это упоминание о Джордже воскресило прошлое и те мысли, что у него мелькали когда-то относительно Джорджа и Лоры. Почему теперь, когда он знал, что союз между ними невозможен, эти полузабытые мысли взволновали его? Почему ему так захотелось узнать, возникло ли у Лоры какое-то чувство к Уорингтону за короткие месяцы их знакомства? Джордж с того дня не заговаривал более о своей прежней жизни и, как вспомнил теперь Артур, почти не упоминал о Лоре.

Наконец он подъехал к ней ближе и заговорил.

— Скажи мне одну вещь, Лора.

Она откинула вуаль и, взглянув на него, спросила: "Что, Артур?" — хотя по тому, как дрогнул ее голос, было ясно, что она и сама догадалась.

— Скажи мне… если бы Джордж был свободен… ни до, ни после того дня он мне ни слова не говорил о своем несчастье… ты бы… ты бы дала ему согласие, в котором отказала мне?

— Да, Пен, — отвечала она и разрыдалась.

— Он был достойнее тебя, чем я, — простонал бедный Артур с невыразимой болью в сердце. — Я всего лишь жалкий эгоист, Джордж лучше, благороднее, честнее меня. Храни его бог!

— Да, Пен, — сказала Лора, протягивая к нему руку, и когда Пен обнял ее, поплакала у него на плече.

Кроткая девушка долго хранила свою тайну, а теперь выдала ее. Когда вдова в последний раз уезжала из Фэрокса, Лора, спеша с нею к постели больного Артура, поведала ей другую тайну; и лишь после того, как Уорингтон рассказал свою историю и описал свое безвыходное положение, она поняла, как изменились ее чувства и каким нежным участием, каким уважением и восторженным интересом она успела проникнуться к другу своего кузена. Лишь убедившись, что мечты, которые она, возможно, лелеяла, несбыточны и что Уорингтон, читая в ее сердце, для того, может быть, и рассказал свою печальную историю, чтобы ее предостеречь, Лора спросила себя, неужели она в самом деле проявила такое непостоянство, и ужаснулась, обнаружив правду. Как могла она признаться Элен в таком позоре? Не смея поверить ей свои тайные мысли, бедная Лора мучилась чувством вины; ей казалось, что она отплатила неблагодарностью за всю любовь и заботу Элен; что она коварно изменила Пену, отняв у него любовь, в которой он не нуждался; что она провинилась и перед Уорингтоном, поощряя его чрезмерным участием и не сумев скрыть зарождающееся в ней более теплое чувство.

Несчастье, лишившее Лору домашнего очага, глубокое горе, причиненное ей смертью матери, не давали ей думать о себе; а когда она немного оправилась от своей утраты, оказалось, что и другое, менее страшное горе почти прошло. Мечта о Уорингтоне владела ею очень недолго. Интерес и уважение к нему остались прежними. Но нежное чувство, в котором она себя уличила, было обуздано так основательно, что могло считаться умершим. После него осталась только боль смиренного раскаяния. "Какой злой и кичливой я показала себя в той истории с Артуром, — думала Лора, — какой самоуверенной и нетерпимой! Я так и не простила до конца эту бедную девушку, которая его любила, да и его, за то, что позволял себя любить; а сама виновата больше, чем она, бедная, простенькая малютка! Уверяя, что люблю одного, я могла с жадностью внимать другому; не прощала Артуру его непостоянства, а сама была непостоянна и неверна". И, бичуя себя таким образом, признавая свою греховную слабость, бедная девушка старалась почерпнуть новые силы и душевный покой там, где она с детства была приучена их искать.