— Если я могу вам чем-нибудь быть полезен, капитан Костиган, — сказал он, — я к вашим услугам. У вас, кажется, возникли затруднения? Вот мой кошелек, прошу вас. И… и у меня самого есть пропуск на двоих… вы мне позволите, сударыня?
Первым побуждением принца Фэрокского было заплатить за всю компанию, а о редакционном пропуске не упоминать вовсе, точно он потерял его, не хуже бедного Костигана. Но чутье, а также внешность обеих женщин подсказали ему, что им будет приятнее, если он не станет корчить из себя grand seigneur [21] и, отдав кошелек Костигану, он одной рукой достал пропуск, а другую, смеясь, предложил старшей из дам; дамы, правда, не то слово — они были в шалях и косынках, в шляпах, завязанных лентами, и у младшей прехорошенькая ножка в крошечном башмачке выглядывала из-под очень скромного серого платья — но его высочество обходился учтиво со всякой юбкой, из какой бы материи она ни была сшита, и чем смиреннее была та, кто ее носила, тем более он бывал величав и галантен.
— Фанни, ступай с этим джентльменом, — сказала старшая, — раз уж вы так добры, сэр… я вас частенько вижу у наших ворот, вы ходите в третий номер к капитану Стронгу.
Девушка сделала книксен и продела руку под локоть Артура. Перчатка была поношенная, но самая ручка — маленькая и изящная. Фанни, хотя и не ребенок, не была еще и взрослой. Слезы ее высохли, щеки заливал детский румянец, а взгляд, обращенный к улыбающемуся лицу Артура, сиял счастливой благодарностью.
Артур покровительственно накрыл ладонью ручку, лежащую на его рукаве.
— Фанни — какое красивое имя, — сказал он. — Так вы меня, стало быть, знаете?
— А мы сторожа в Подворье Шепхерда, сэр, — отвечала Фанни и опять сделала книксен. — Я в Воксхолле еще никогда не была, сэр, папенька и нынче не хотел меня пускать, а… ой, господи, красота какая!
От изумления и восторга она даже попятилась, когда Королевский сад засверкал перед ней своими несчетными лампионами — великолепнее самых прекрасных сказок, самых прекрасных пантомим, которые она видела в театре. Радуясь ее радости, Пен прижал к боку доверчивую ручку, вцепившуюся в его рукав. "Чего бы я не дал, чтобы испытать такую радость!" — подумал наш пресыщенный герой.
— Ваш кошелек, любезный Пенденнис, — раздался позади него голос капитана. — Желаете пересчитать? Будьте покойны… Нет? Вы верите старому Джеку Костигану (видите, сударыня, он мне верит). Вы мой спаситель, Пен. (Я знаю его с детства, миссис Болтон, он — владелец замка Фэрокс, и сколько же бокалов кларета я там осушил со знатью его родного графства!) Мистер Пенденнис, вы мой спаситель, и я вас благодарю… моя дочь вас поблагодарит… Мистер Симпсон, сэр, ваш покорный слуга.
Да, Пен был великолепен в своей галантности, по чего стоило это великолепие по сравнению с тем, как раскланивался направо и налево Костиган, как он кричал "браво" певцам!
Капитан Костиган, числивший в своей родословной целую вереницу ирландских королей, вождей племен и прочих исторических личностей, считал, разумеется, ниже своего достоинства идти под руку с дамой, которая подметает его комнату и жарит ему бараньи котлеты. Всю дорогу от Подворья Шепхерда до Воксхолла он шел рядом с обеими своими дамами, покровительственно и любезно обращая их внимание на интересные дома и церкви и разглагольствуя, по своему обыкновению, о других городах и странах, какие ему довелось посетить, и о людях высокого звания, с которыми он имел честь общаться; и трудно было ожидать, что, прибыв в эти королевские владения и освещенный сиянием двадцати тысяч добавочных лампионов, он уронит свое достоинство и подаст руку даме, мало чем отличающейся от служанки или уборщицы.
Пена такие соображения не смущали. Мисс Фанни Болтон не стелила его постель и не подметала квартиру, и ему вовсе не хотелось отпускать свою хорошенькую спутницу. А Фанни, опираясь на руку такого благородного защитника, вся разрумянилась и живой блеск ее глаз сделался еще живее. Она разглядывала других дам, во множестве гулявших по саду под защитой других джентльменов, и думала, что ее джентльмен из всех самый красивый и представительный. В Воксхолле, как всегда, собрались в поисках удовольствий люди всевозможного звания: развеселые молодые медики, беспутные молодые клерки и купеческие сынки, завзятые щеголи из гвардейских полков и прочие. Был здесь и старик Крокус, увивавшийся около мадемуазель Аллюр, которая уже исполнила свой номер в цирке и теперь прохаживалась по дорожкам, опираясь на руку милорда, и очень громко разговаривала по-французски, пересыпая свою речь самыми крепкими и красочными словечками родного языка.