История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2)

Среди молодых людей, посещавших Черную Кухню и развлекавшихся обществом капитана Костигана, было распространено мнение, что капитан скрывает свой адрес — либо из страха перед кредиторами, либо из любви к уединению, — и обитает в каком-нибудь диковинном месте. Хозяин Черной Кухни, когда его расспрашивали на этот счет, не отвечал на вопросы. Он поставил себе за правило, что с джентльменами, которые здесь бывают, он знаком только здесь; когда они, проведя вечер, как джентльмены, и заплатив по счету, как джентльмены, отсюда уходят, всякие его сношения с ними прекращаются; и сам будучи джентльменом, он полагает, что справляться, где живет любой другой джентльмен, значит проявлять назойливое любопытство. Костиган, даже в минуты наибольшего опьянения и доверительной болтливости, тоже уклонялся от ответа на всякие вопросы и намеки по этому поводу: особого секрета тут не было, — мы-то, не раз удостоившиеся чести побывать в его жилище, хорошо это знаем, но на протяжении своей долгой, беспокойной жизни капитану нередко доводилось пребывать в домах, где уединение было ему необходимо и далеко не всякий гость оказался бы желанным. Поэтому зубоскалы и легковеры изощрялись во всевозможных домыслах на его счет. Утверждали, что он ночует в Сити, в уличной будке, в кебе в некоем каретном сарае, владелец которого дает ему приют; в Колонне герцога Йоркского и так далее, причем самыми фантастическими из этих легенд он был обязан шутливому складу ума и богатому воображению Хакстера. Ибо в своей компании, не стесненный обществом "богачей", Хакси был совсем не похож на того юношу, что робел перед высокомерными замашками Пена: его семья в нем души не чаяла, и он бывал душой любого кружка, собиравшегося за столом, будь то праздничным или секционным.

Однажды ясным сентябрьским утром, когда Хакстер, протанцевав всю ночь в Воксхолле, подкреплялся чашкой кофе у лотка на Ковент-гарденском рынке, он увидел, что по Ганриетта-стрит бредет, пошатываясь, генерал Костиган, а по пятам за ним — орава гогочущих оборванных мальчишек, которые спозаранку покинули свои постели под мостами и уже рыскали по улицам в поисках завтрака и любой возможности просуществовать лишний день. Несчастный старик был в таком состоянии, что свист и шутки маленьких оборванцев никак его не задевали; извозчики и конюхи на стоянке, хорошо его знавшие, судачили на его счет; полисмены глядели ему вслед с презрением и жалостью и отгоняли мальчишек; но что значили для генерала презрение и жалость взрослых, озорные шутки детей? Он брел, держась за стенки, с остекленевшими глазами, и сознания у него хватало только на то, чтобы помнить, куда он идет, и не сбиться с привычной дороги. Часто ему, как и многим другим, доводилось ложиться в постель, понятия не имея, как он до нее добрался, и, проснувшись, он принимал это как должное. Вот и сейчас, когда Хакстер завидел его со своего места у кофейного лотка, он совершал это привычное, но опасное путешествие. В мгновение ока проворный Хакстер заплатил два пенса за кофе (у него всегото оставалось в кармане восемь пенсов, иначе он поехал бы из Воксхолла в кебе). Костиган юркнул в узкие переулки за Друрилейнским театром, полные костюмерных, кабаков и устричных лавок, чьи владельцы сейчас мирно спали за закрытыми ставнями, пока утро освещало розовыми лучами крыши над их головой; и по этим переулкам и дворам Хакстер следовал за генералом до самой Олдкасл-стрит, на которую выходят ворота Подворья Шепхерда.

И здесь, в двух шагах от дома, злополучная апельсинная корка, затесавшись между тротуаром и каблуком генерала, свалила несчастного наземь.

Хакстер тотчас подбежал к нему и, переждав, пока старый ветеран кое-как оправится от головокружения, вызванного ушибом и выпитым ранее виски, помог ему встать и очень любезно и дружелюбно предложил проводить его до дому. В ответ на расспросы молодого медика пьяный генерал сперва не желал говорить, где он живет, уверял, что тут совсем близко, что он отлично дойдет один; порываясь домой, он даже оттолкнул руку Хакстера и метнулся куда-то вбок; но его так шатало, что Хакстер настоял-таки на своем и, всячески утешая и подбадривая несчастного старика, в конце концов продел его грязную руку под свою, как он выразился, лапу и повел жалобно стонущего генерала через улицу. У старинных ворот, увенчанных гербом достославного Шепхерда, Костиган остановился, сказал: "Пришли", — и сам потянул за ручку звонка, а на звонок вскоре вышел сторож мистер Болтон, заспанный и злой, каким он всегда бывал, когда приходил его черед впускать по утрам эту раннюю птицу.

Костиган пытался было вступить с Болтоном в светскую беседу, но тот грубо прервал его:

— Отвяжитесь вы от меня, капитан. А то сами не спите и порядочным людям спать не даете.