— И откуда такая уверенность? — вздохнул он, опустил меня на койку в каюте, до которой мы успели за это время дойти, и принялся осторожно раздевать. Я хотела, было, возмутиться, но потом подумала — а зачем? Я, конечно, не раненая и не так чтобы пострадавшая, просто устала очень, но всё равно ведь приятна такая трогательная забота. А стесняться… совсем глупая идея.
— Твоё существование этого не позволит, — я не удержалась от насмешливой улыбки. Он вздохнул и, накрыв меня тонким одеялом, присел рядом.
— Всё-таки, ты ещё почти ребёнок.
— Ой-ой-ой, взрослый нашёлся! — ехидно хмыкнула я. — Если я ребёнок, то ты — ничтожный растлитель малолетних!
Он рассмеялся, коротко поцеловал меня и, почти приказным тоном сообщив "отдыхай", вышел. Подумав несколько секунд, я решила послушаться; тем более, глаза слипались, будто не спала я трое суток.
Какой должна быть смерть воина? Ответ может быть только один. Лишь слабаки и трусливые южане могут мечтать о спокойной старости. Смерть в бою — единственная достойная судьба! Смерть в бою, в кольце врагов, по колено в крови — единственное счастье воина.
И он был счастлив. Врагов хватало с избытком, и суеверный страх, читавшийся в тёмных глазах под островерхими шлемами, пьянил сильнее снежных вин. Радость и гордость, упоение и ярость горячили кровь, и руки не знали усталости.
Прячьтесь, прячьтесь под своими доспехами и щитами! Многих из вас они защитили от тяжёлых мечей капитана пограничного разъезда, проламывающих шлемы и черепа? У многих ли из вас не пляшут в руках палаши пред ликом смерти? Многие ли из вас не мечтают отступить под взглядом серых глаз, горящим упоением битвы? Многие из вас, жалкие мягкотелые южане, не дрожат от ужаса при виде одинокого воина, сбивающего на лету стрелы, попирающего ногами гору трупов, по обнажённому торсу которого сбегают струйки крови ваших сородичей?
Бойтесь, бойтесь, ничтожные! На ваших глазах рождается легенда!
А я, холодный северный ветер, подхвачу далёкий звук боевого рога и разобью о ваши взмокшие от страха спины. Я ударю вам в лицо рычащим боевым кличем лучшего из воинов. А потом я лишь немного подтолкну стрелу, чтобы она нашла храброе сердце.
Бывает так, что боги становятся людьми.
Бывает так, что люди рождаются богами.
Я буду смотреть, как поднимут на вражеские щиты ещё тёплое тело павшего и с почётом вознесут на погребальный костёр. Провожу к небесам пепел и душу того, кого совет племён назвал лучшим из рождавшихся под этим солнцем. И разнесу над скалистыми северными берегами и суровыми тёмными лесами радостный соколиный крик, голос вестника небес.
Радуйтесь, радуйтесь храбрые войны племён Кохеи! Новый бог встанет на страже ваших земель!
Громкий пронзительный птичий крик заставил меня практически подпрыгнуть на койке. Резко приняв сидячее положение, я затравленно заозиралась в попытках сообразить, куда меня вообще занесло. Не сразу поняла, что каюта и ощущения не до конца проснувшегося тела — это как раз нормально, а вот странные высказывания странного ветра — уже глюки. Точнее, всего лишь сон. Вот нет бы что-нибудь приличное хоть раз приснилось.
Но зато теперь я точно знаю одно: такой взгляд у Стерха — это не божественное. Это он, можно сказать, с детства такой.
В том, что сон мой — истина в последней инстанции, я уже не сомневалась. Значит, перед тем, как стать богом, сероглазый успел умереть в роли человека. Интересно, а сам он помнит тот период своей жизни?
Тряхнув головой, я постаралась выкинуть из неё остатки сна и вызванные им мысли. К лешему сны, к лешему Стерха с его больной головой! Самое главное, что я зверски хочу есть, а кормить меня, кажется, никто не собирается. Поэтому, чтобы не помереть тихонько от истощения, нужно о себе напомнить. Благо, кажется, на корабле спокойно; во всяком случае, пол лишь мерно покачивается, не предпринимая попыток встать на дыбы, — значит, едем мы прямо.
Одевшись, я уже привычным маршрутом добралась до выхода на палубу. Где поначалу и застряла, едва распахнув дверь, в растерянности разглядывая происходящее.
Понукаемые кем-то эльфы взад-вперёд и по диагонали носились по всему обозримому пространству. Понукал их приятный низкий женский голос, обладательницу которого я никак не могла обнаружить в этом мельтешении. Голос говорил на эльфийском, поэтому ни слова понять я тоже не могла; однако какие-то инстинкты подсказывали, что цензурного в той речи было немного. Наконец, взгляд мой зацепился за единственное неподвижное существо: на фальшборте, как раз с моей стороны, поджав ноги, сидел шаман. Его лысая макушка задорно поблёскивала на солнце, а сам Талунамиталу был явно очень доволен жизнью. Он сыто щурился и улыбался, навострив уши и с удовольствием наблюдая за паникой на корабле.
Рассудив, что, раз шаман спокоен, значит, всё не так плохо, я двинулась к нему, пытаясь всё-таки найти взглядом скандальную незнакомку.
— Привет, — поздоровалась я, добравшись до шамана. — А что происходит?
— То, чему давно следовало произойти, — со всё той же довольной улыбкой ответил он. — Порядок.