История Первой мировой войны

Война стала историей и может рассматриваться в исторической перспективе. Положительная ее сторона состоит в том, что она углубила чувство товарищества и общности интересов как внутри наций, так и между ними. Хорошо или плохо, но она разрушила наше идолопоклонство, наше убеждение, культивирующее героев, и мнение, будто великие люди сделаны из другой глины, чем простые смертные. Полезным и для истории, и для будущих поколений было то, что последнее десятилетие увидело такой поток откровений и показаний очевидцев, документов и мемуаров. То, что большинство участников войны еще живо, является громадным преимуществом, мешая подмене и подтасовке фактов. А сами историки так близко соприкасались с войной, так пропитаны ее атмосферой, что у них получился некоторый иммунитет, не позволяющий им заражаться отвлеченными рассуждениями, которым так легко поддается историк в уединенном кабинете спустя полвека после войны. Теперь мы знаем почти все, что вообще можно знать. Единственной помехой является то, что поток литературы о войне так обилен, что лишь специально интересующийся военным делом может пуститься на его проработку и изучение.

Что же вызвало этот внезапный паралич боевой мощи Германии в 1918 году и ее сдачу? В чем заключалось то чудо, которое сняло чудовищный гнет войны с Европы? Чтобы прийти к удовлетворительному ответу, недостаточно проанализировать лихорадочные недели переговоров и военных успехов, предшествовавших 11 ноября. Даже в чисто военной сфере нам надо вернуться назад к 8 августа — дню, приведшему германское командование к убеждению в неминуемом поражении, а также к 18 июля — дню, когда явно почувствовался поворот прилива германских наступлений. Если мы захотим заглянуть еще дальше, то нам придется вернуться к 21 марта, так как нельзя объяснить падение военной мощи Германии, не упомянув об истощении всех ее усилий и о перегорании всех ее военных ресурсов в великой серии наступлений, начавшихся весной 1918 года.

И все же нам придется пойти еще дальше. Несомненно, если историку будущего захочется отметить какой-либо день, который оказал решающее влияние на исход Мировой войны, то ему придется остановиться на 2 августа 1914 года, так как Англия фактически вступила в войну, когда мистер Уинстон Черчилль в этот день в 1:25 утра отдал приказ о мобилизации британского флота. Этому флоту не суждено было выиграть новый Трафальгар — но суждено сделать больше кого-либо и чего-либо для завершения войны в пользу союзников.

Флот был инструментом блокады. С тех пор, как туман войны все более рассеивается под ярким светом послевоенных лет, блокада все резче и резче выявляется на горизонте истории, становясь одним из решающих факторов прошлой борьбы. Блокада была подобна тем смирительным рубашкам, которые применяются в американских тюрьмах к непокорным заключенным. Рубашка постепенно стягивается все туже и туже; вначале ограничиваются лишь движения заключенного, затем стесняется его дыхание. Чем туже стягивается рубашка и чем дольше это продолжается, тем сильнее падает способность заключенного сопротивляться и тем больше страдает он от томительного чувства сдавливания.

Беспомощность, как правило, влечет за собой отчаяние, а история подтверждает, что исход войны решается потерей надежды — но не потерей жизней! Ни один историк не сможет не оценить прямого влияния полуголодного существования германского народа на последующий взрыв «внутреннего фронта». Но, оставляя в стороне вопрос, насколько революция способствовала военному поражению Германии, посмотрим, как блокада — неизменный фактор борьбы — влияет на все рассуждения о военной обстановке.

Последний год войны усеян бесчисленными «если». Если бы Германия вместо того, чтобы бросить все свои силы и средства в ряд честолюбивых наступлений 1918 года, закрепила свои успехи на Востоке, придерживаясь на Западе обороны, могла ли она таким образом избегнуть поражения? С военной точки зрения это не вызывает почти никаких сомнений. В свете опыта 1915 года, когда союзники имели на Западе 145 дивизий против 100 германских, и когда система германских окопов представляла собой хрупкий, отнюдь не совершенный бастион по сравнению с их позициями 1918 года, трудно предположить, что союзникам удалось бы в таком случае прорвать германские линии. Пожалуй, это было бы так — даже если бы союзники выждали, пока мощный поток свежих подкреплений, вливаемых Америкой, вернет им то сравнительное численное превосходство, которым они пользовались в 1915 году.