История Петра Великого

Брак Алексея был совершен 14 октября 1711 года в Торгау. Все, казалось, уладилось как нельзя лучше. Говорили до свадьбы, что Алексей страстно любит свою невесту. Даже отношения царевича к отцу в это время казались удовлетворительными. Алексей переписывался до свадьбы с отцом о частностях брачного договора. Царь приехал в Торгау, чтобы присутствовать при свадебной церемонии, и ласково обращался с кронпринцессой. Однако на четвертый день после свадьбы Алексей по желанию отца должен был отправиться в Померанию для участия в военных действиях. Шарлотта, некоторое время жившая в Торне, переписывалась с мужем и, между прочим, не без удовольствия узнала о горячем споре, происходившем в лагере близ Штетина из-за кронпринцессы между Меньшиковым и царевичем. Когда Меньшиков позволил себе выразиться не совсем лестно о Шарлотте, Алексей резко порицал дерзость светлейшего князя. Узнав, что царевич должен участвовать в нападении на остров Рюген, Шарлотта сильно беспокоилась и вообще обнаруживала дружбу и любовь к мужу[465].

Мало-помалу, однако, отношения между супругами становились хуже, и они окончательно охладели друг к другу. Царевич обращался с женой неласково и даже грубо. Она, в свою очередь, была раздражительна. Алексей своими попойками в кругу недостойных приятелей подавал повод к неудовольствию кронпринцессы. Однажды, возвращаясь с подобной пирушки в нетрезвом виде, Алексей в сердцах говорил своему камердинеру: «Жену мне на шею чертовку навязали; как-де к ней ни приду, все-де сердится и не хочет-де со мной говорить»[466].

Алексей начал хворать, как говорили, чахоткой и отправился для лечения в Карлсбад. Только в последнюю минуту перед отъездом мужа Шарлотта узнала о его намерении отправиться за границу. Во время пребывания Алексея в чужих краях она, кажется, не получила ни одного письма от него и даже не знала точно о его местопребывании. Во время отсутствия мужа она родила дочь Наталью (12 июля 1714 г.). В декабре 1714 года Алексей возвратился в Петербург. В первое время после приезда из-за границы он был ласков в обращении с женой, но скоро у него появилась любовница Ефросинья, крепостная девка учителя царевича Вяземского; к тому же он начал сильно пьянствовать. Весной 1715 года он заболел опасно, однако поправился.

12 октября 1715 года Шарлотта родила сына Петра, а 22 октября скончалась. Она была не в состоянии содействовать развитию царевича и не имела никакого влияния на него. Как и прежде, он был предоставлен самому себе и влиянию недостойных приятелей.

На следующий день после погребения кронпринцессы, Екатерина также родила сына Петра. Разлад между царем и наследником престола становился неизбежным.

Не только между духовными лицами было много недовольных, но и некоторые вельможи резко порицали образ действий Петра и этим самым содействовали развитию антагонизма, и без того существовавшего между царем и его сыном. Так, например, однажды князь Василий Владимирович Долгорукий сказал Алексею: «Ты умнее отца, отец твой хоть и умен, только людей не знает, а ты умелых людей знать будешь лучше». Князь Голицын доставал для царевича у киевских монахов разные книги и при этом случае говорил о монахах царевичу: «Они-де очень к тебе ласковы и тебя любят». Даже фельдмаршал Борис Петрович Шереметев однажды советовал царевичу держать при дворе отца человека, который бы узнавал обо всем, что там говорится относительно Алексея. Князь Борис Куракин однажды спросил царевича в Померании: «Добра к тебе мачеха?» – «Добра», – отвечал Алексей. Куракин заметил на это: «Покамест у ней нет сына, то к тебе добра, а как у ней сын будет, не такова будет». Семен Нарышкин однажды говорил царевичу: «Горько нам! Царь говорит: что вы дома делаете? Я не знаю, как без дела дома быть. Он наших нужд не знает». Царевич вполне сочувствовал этим людям, стремившимся от общественной деятельности, от службы – домой, к домашним занятиям. «У него все готово, – возразил Алексей Нарышкину, – то-то он наших нужд не знает». Наследник русского, петровского престола, замечает Соловьев, становился совершенно на точку зрения частного человека, приравнивал себя к нему, говорил о «наших нуждах». Сын царя и героя-преобразователя имел скромную природу частного человека, заботящегося прежде всего о мелочах домашнего хозяйства[467].

Между тем как Петр постоянно был занят мыслью о нуждах государства, всецело посвящая себя службе и неусыпно исполняя свой долг перед народом, сын его оставался чуждым такой любви к отечеству и пониманию обязанностей государя. Замечая эту разницу между собой и наследником престола, царь невольно должен был предвидеть опасность, грозившую государству от Алексея. Поэтому вопрос о нравственном праве Алексея на престолонаследие становился жгучим, животрепещущим.