Этот проект свидетельствовал о некоторой доле политического честолюбия в Алексее. Он не хотел отказаться от своих прав, по крайней мере, в качестве регента участвовать в управлении государством. В то же самое время, однако, этот проект отнюдь не может быть назван политическим заговором, представляя собой не столько какое-либо действие, сколько, напротив, противоположность действия; главная черта в этом плане – некоторая пассивность, выжидание лучших обстоятельств. Приверженцы, на расположение которых в неопределенном будущем рассчитывал царевич, никоим образом не могли считаться какою-либо политической партией; весьма немногие лица знали о намерении Алексея бежать за границу; но они никак не заслуживали названия преступников, участвовавших в каком-либо заговоре. Все было построено на предположении, что царь скоро умрет своей смертью, на довольно шатких надеждах и желаниях. Для составления точно определенной политической программы царевичу недоставало ни силы воли, ни умственных способностей, ни опытности в делах. Наивность политических расчетов царевича обнаруживается именно в обращении главного внимания на ненависть вельмож к Меньшикову и на расположение некоторых элементов в народе к царевичу.
Нельзя не заметить далее в образе действий царевича некоторой доли иезуитства. Он поступил бы честно, объявив отцу, что не намерен отказаться от своих прав на престолонаследие. Однако Алексей должен был знать отца, знать, что явное противоречие неминуемо вовлекло бы его в страшную беду, что открытый протест повел бы немедленно к кровавой развязке, к неизбежной гибели. Алексей не мог и думать о геройском подвиге, так сказать, самовольной тиранической кончины. С другой стороны, он и не думал о формальном заговоре, об открытом мятеже, об отчаянной борьбе с отцом. Таким образом, ему оставалось сделаться государственным преступником лишь настолько, насколько им может считаться дезертир.
Том второй
Часть четвертая
Введение
Россия в первое время царствования государей из дома Романовых должна была ограничиваться в борьбе с сильнейшими соседями обороною. И Швеция, и Польша имели перевес над Московским государством. Не ранее как в середине XVII века Россия перешла к наступательным действиям, которые, однако, в борьбе со Швецией не имели успеха; завоевание Лифляндии и берегов Балтийского моря оказалось невозможным. Зато борьба с Польшей повела к чрезвычайно важному результату – к завоеванию Малороссии. Немного позже произошло столкновение с Оттоманской Портой; попытка завладеть Крымом не повела к желанной цели. Затем, однако, благодаря стойкости юного Петра, во что бы то ни стало старавшегося стать твердой ногой у берегов Черного и Азовского морей, сделалось возможным завоевание Азова. Появление в Азовском море русского флота не допускало сомнения в том, что и впредь борьба между Россией и Оттоманской Портой сделается неизбежной.
Для России весьма важная выгода заключалась в том обстоятельстве, что соседи ее, до тех пор имевшие перевес над нею, находились в упадке.
В Швеции эпоха царствования Густава Адольфа была крайне опасной для России. Затем, однако, Швеция постепенно ослабевала. При Карле XI борьба правительства с лифляндским дворянством представляла собой как бы начало отчаянного антагонизма между монархическою властью и аристократией, которая в продолжение XVIII века грозила Швеции судьбой, постигшей Польшу, пока государственный переворот при Густаве III не положил конец этой опасности.
В Польше процесс разложения развивался быстро и безостановочно; вмешательство других держав во внутренние дела Речи Посполитой усиливалось постоянно; Россия, присоединив к своим владениям Малороссию, положила начало разделам Польши и своим вмешательством в дела этого государства становилась ему особенно опасною.
Турция, еще во второй половине XVII века грозившая Западной Европе наступлением, с тех пор как турецкие войска осаждали Вену в 1683 году, падала быстро и подчинялась наравне с Польшей все более и более влиянию других держав. Во время Чигиринских походов еще обнаруживался перевес турецкого оружия над русским; однако завоевание Азова Петром служило явным признаком быстро возрастающих сил и средств Московского государства.
Нет основания говорить лишь о польских «разделах». Присоединение Прибалтийского края и Финляндии к России может быть названо разделом Швеции, точно так же, как присоединение некоторых польских провинций к России, Австрии и Пруссии обыкновенно называется разделом Польши. Всюду происходят подобные случаи разделов или, по французскому выражению, demembrements. В этом смысле завоевание берегов Черного моря и занятие Таврического полуострова может быть названо разделом Турции. Благодаря такому процессу «разделов» соседних держав, Россия превратилась в великую державу и сделалась членом европейской системы.