История Петра Великого

К тому же, быть может, уже в начале правления Софьи в России думали о наступательных действиях против татар. Юрий Крижанич в своих подробных рассуждениях о внешней политике России говорил в пользу мира с Польшей и Швецией, проповедуя войну с татарами, завоевание Крыма. И Петр сравнительно поздно начал думать о завоеваниях на северо-западе, а сначала сосредоточивал все свое внимание на берегах Черного моря. Переговоры со Швецией при царевне Софье о царском титуле, о свободном отправлении православного богослужения в Эстляндии, Ингерманландии и Карелии и проч. не имеют особого значения[78].

Отношения к Бранденбургскому государству, которое впоследствии сделалось самым важным союзником Петра в борьбе со Швецией, заслуживают внимания. Подданным курфюрста были дарованы некоторые права относительно торговли в Архангельске. Кроме того, он служил посредником между гугенотами, выселившимися из Франции вследствие отмены Нантского эдикта, и Россией, в которой некоторые из них пожелали поселиться[79].

Мы видели выше, что Голицын ставил особенно высоко Францию. Однако сделанная при нем попытка вступить в близкие отношения с Людовиком XIV оказалась весьма неудачной. Голицын, приглашая Францию к участию в войне с Турцией, очевидно, не особенно подробно был знаком с положением дел на Западе; иначе ему было бы известно, что Франция именно в то время была расположена к Турции. Прием, оказанный русским дипломатам во Франции, не был благоприятен. К тому же есть основание думать, что князь Долгорукий в качестве посланника России вел себя неосторожно и бестактно. Вообще с русскими во Франции обращались неучтиво, поэтому, когда немного позже явились в Москву два французских иезуита, Авриль и Боволье, с грамотой от Людвика XIV, прося позволения проехать через Россию в Китай, им ответили отказом[80].

Надежда на помощь Франции в борьбе с Турцией оказалась тщетной. Довольно странным также было старание московского правительства занять деньги у Испании, которая в то время была совершенно разорившейся страной.

Гораздо успешнее Россия действовала в отношении к Польше, где и после заключения Андрусовского договора никак не хотели примириться с мыслью о вечной потере Малороссии. По случаю смуты в Москве в 1682 году в Малороссии были распространяемы польскими эмиссарами «прелестные» листы; у двух монахов, бывших тайными агентами Польши, нашли инструкцию, как должно действовать для распространения мятежного духа в Малороссии[81].

Особенно же Киев оставался яблоком раздора в борьбе между Россией и Польшей. Киев в силу Андрусовского договора должен был оставаться только два года под властью России; однако московское правительство надеялось навсегда удержать за собой это важное место. В Малороссии было много недовольных, противников московского правительства, которое, впрочем, могло вполне надеяться на гетмана Самойловича. Через него в Москве заблаговременно узнали об агитации польских эмиссаров. Он советовал поселить несколько тысяч великороссиян в Малороссии с целью показать этим, что Малороссия навсегда останется достоянием Московского государства.

При содействии Самойловича русскому правительству удалось провести в области церковного управления в Малороссии весьма важную меру. До этого киевский митрополит посвящался константинопольским патриархом. Благодаря особенно удачным переговорам с высшими представителями церкви в турецких владениях и ловкой и успешной деятельности московских агентов в Малороссии было достигнуто, что отныне киевский митрополит стал посвящаться в Москве. Разумеется, прежде всего нужно было отыскать личность, легко доступную влиянию московского правительства. Таким лицом оказался луцкий епископ, князь Гедеон Святополк Четвертинский, избранный в киевские митрополиты 8 июня 1685 года и посвященный в Москве 8 ноября этого же года патриархом Иоакимом. По совету Самойловича московское правительство старалось задобрить константинопольского монарха. Дело это стоило и труда, и денег. Дионисий Константинопольский уступил очень скоро, но зато патриарх иерусалимский, Досифей, был крайне недоволен уступчивостью своего товарища и, между прочим, писал патриарху Иоакиму: «Пожалуй, вы захотите самый Иерусалим обратить в вашу епископию, чтобы мы ноги ваши мыли!.. делайте что хотите, а нашего благословения нет»[82].

В этой перемене заключалась довольно важная выгода: представители православия в польских владениях, зависевшие в духовных делах от киевского митрополита, отныне очутились, так сказать, хотя бы косвенно под духовным надзором московского правительства. Вмешательство в польские дела, как это обнаружилось впоследствии из истории вопроса о диссидентах, сделалось одним из важнейших условий разделов Польши.