История Петра Великого

В Либаве Петр впервые увидел Балтийское море. Едва ли он считал тогда вероятным, что через несколько лет значительная часть берегов этого моря сделается достоянием России. Не раз русские государи напрягали усилия занять эти берега. Старания Ивана IV и Алексея Михайловича оставались тщетными. При царе Борисе со стороны Польши было сделано московскому правительству предложение соорудить на Балтийском море общий польско-русский флот. В 1662 году московское правительство обратилось в Курляндию с вопросом, не можно ли будет завести строение русских кораблей в одной из курляндских гаваней? На он возразил: «Думаю, что пристойнее государю заводить корабли у Архангельска»[216].

Желая отправиться из Либавы водой в Кенигсберг, Петр по случаю неблагоприятной погоды должен был оставаться несколько дней в Либаве, где сошелся с некоторыми шкиперами, сиживал с ними в винном погребе, шутил и до излишества угощал их вином, выдавая себя за шкипера одного из московских судов, назначенных для каперства[217]. Из Либавы же Петр писал Виниусу: «Здесь я видел диковинку, что у нас называли ложью: у некоторого человека в аптеке сулемандра в склянице, в спирту, которого я вынимал и на руках держал; слово в слово таков, как пишут»[218].

В то время как посольство отправилось в Кенигсберг сухим путем, Петр сам поехал в Пиллау, а оттуда, для свидания с курфюрстом бранденбургским, в Кенигсберг.

Встреча Петра с Фридрихом III происходила, так сказать, накануне превращения бранденбургского курфюрста в прусского короля; немного позже последовало превращение московского царя во всероссийского императора. Пруссия и Россия, не имевшие важного значения в европейской системе государств в продолжение XVII века, сделались первоклассными державами в XVIII столетии. Поводом к сближению их послужила война со Швецией.

Курфюрст, заблаговременно извещенный о приближении русских гостей, готовил им великолепный прием. Он сам находился в Кенигсберге, где царя встретил церемониймейстер Бессер, в квартире, заранее приготовленной для Петра. Соблюдая строгое инкогнито, царь отправился во дворец к курфюрсту, беседовал с ним на голландском языке, выпил несколько бокалов венгерского вина и, уходя, просил курфюрста ради соблюдения инкогнито не отдавать ему визита[219].

Особенно торжественно были приняты курфюрстом русские послы, прибывшие в Кенигсберг несколько позже царя. Рассказывали, что пребывание русских в этом городе обошлось курфюрсту не менее 150 тысяч талеров[220].

Судя по некоторым письмам философа Лейбница и курфюрстины Софии Шарлотты, Петр в Кенигсберге произвел вообще чрезвычайно выгодное впечатление. Хвалили его оживленную беседу; воспроизводили некоторые из его замечаний и отзывов о разных предметах. Он оказался искусным трубачом и не менее искусным барабанщиком; подчас он обнаруживал вспыльчивость и раздражительность[221].

В Кенигсберге Петр занялся изучением артиллерии под руководством главного инженера прусских крепостей, подполковника Штейнера фон Штернфельда и получил от него по возвращении в Москву аттестат, в котором наставник царя просил всех и каждого «господина Петра Михайлова признавать и почитать за совершенного, в метании бомб осторожного и искусного огнестрельного художника» и проч. О рвении и прилежании ученика свидетельствуют собственноручные заметки его, сохранившиеся в государственном архиве, о разных составах пороха, о калибре оружий, о правилах, каким образом попадать бомбой в данную точку[222].

По случаю торжественного приема посольства в Кенигсберге происходили различные празднества. Курфюрст устроил для своих гостей охоту. При аудиенции Лефорта и его товарищей с обеих сторон было обращено особенное внимание на частности церемониала. Послы выразили курфюрсту благодарность за отправление в Россию инженеров, принесших пользу при осаде Азова. Министр курфюрста попытался было завести речь о союзном договоре, но послы уклонились от переговоров. Бранденбургское правительство желало помощи со стороны России в случае нападения Швеции на владения курфюрста. Московское правительство, в то время занятое турецкой войной, не могло ждать столкновения со Швецией. И личные беседы курфюрста с царем об этом предмете оставались безуспешными. Царь не соглашался на заключение оборонительного союза. Договор, заключенный 12 июля, не имел важного значения, но касался лишь вопросов торговой политики, выдачи преступников, церемониала и прав русских, отправленных за границу для учения.

Бранденбургские дипломаты сделали замечание, что в русских послах не было более того упрямства, которым отличались прежние московские дипломаты[223]. Вообще, несмотря на некоторую неудачу в переговорах с послами и царем, государственные деятели в Бранденбургской области остались очень довольны первым непосредственным сближением с московским правительством. Курфюрстина в письме к одному знакомому выразила надежду на большие выгоды вследствие сближения с Россией[224].