История Петра Великого

Как видно, уже в то время вместо мягких, ласковых отношений между отцом и сыном господствовали, с одной стороны, строгость, с другой — страх. К тому же воспитание царевича оставалось отрывочным, неполным, случайным. Наставник его Гюйсен по желанию Петра уже в начале 1705 года отправился в Берлин и Вену в качестве дипломата; в то самое время, когда Алексей, как 15-летний юноша, нуждался в полезном наставнике, в систематическом учении, он, живя в Москве, был предоставлен самому себе и влиянию людей, случайно окружавших его. Царевич упрекал Меньшикова в том, что он нарочно развил в нем склонность к пьянству и к праздности, не заботясь о его воспитании; упрек этот был повторяем неоднократно и разными современниками [454].

Если бы царь мог заботиться о воспитании царевича, если бы последний вырос в политической и военной школе отца, под непосредственным его наблюдением, он, быть может, развился бы иначе и соответствовал бы более требованиям грозного родителя. Но Петр большей частью был в отсутствии, озабоченный Северной войной; до сражения при Полтаве опасное положение, в котором находилось государство, требовало крайнего напряжения умственных и нравственных способностей царя и лишало его возможности исполнить долг отца и воспитателя. В продолжение нескольких лет Петр и Алексей встречались лишь в исключительных случаях; между ними не существовало каких-либо близких отношений; в то время, когда Петр был занят самыми смелыми предприятиями в области восточного и балтийского вопросов, трудился над самыми сложными задачами преобразования России и обеспечения ее будущности, царевич оставался дома, в кругу людей, не любивших Петра, недовольных его образом действий, направлением его политики, людей, соединявших некоторую ограниченность умственного кругозора и решительную предвзятость мнений в области духовной с грубым нравом и склонностью к бражничанью.

В Москве Алексей жил среди родных, которые, как, например, сестры царя или родственники царицы Евдокии, участвовали в кое-каких направленных против царя кознях и сделались жертвами гнева Петра. В Москве почти все были страшно утомлены неусыпной, кипучей деятельностью государственного организма; каждый день можно было ожидать чего-либо нового, необычайного; роптали на постоянные денежные поборы, на рекрутчину, на непрерывную опасность во время войны со Швецией. Отдыха не предвиделось; на него можно было надеяться лишь в будущее царствование, и вот все люди, жаждавшие отдыха, обращаются к наследнику. Надежда есть: царевич не склонен к делам отцовским, не охотник разъезжать без устали от одного конца России в другой, не любит моря, не любит войны; при нем все будет мирно и спокойно [455].