История Петра Великого

С давних пор уголовное судопроизводство в Московском государстве отличалось жестокостью, громадным и сложным прибором застенков и палачей. Существовали разные способы истязаний преступников. Нельзя сказать, чтобы Петр, участвуя лично в розыске и руководя им, прибавил что-либо к издавна существовавшим приемам практики уголовного террора. По случаю коломенского бунта 1662 года число жертв, подвергнутых ужасным пыткам и казням, доходило до нескольких тысяч. Тогда, однако, не нашлось современника, который начертил бы столь подробно и рельефно мрачную картину этого печального эпизода, как это было сделано Корбом относительно ужасной драмы, происходившей осенью 1698 года. Петр, в сущности, не был строже своих предшественников, не был строже самого народа, который в подобных случаях, как, например, в мае. 1682 года, разыгрывал роль палача, замучивая самыми зверскими истязаниями доктора фон Гадена, Ивана Нарышкина и других. При всем том розыск 1698 года был ужасен, во-первых, по громадному числу истязуемых и казненных, во-вторых, по многим случаям повторения пытки над лицами уже не раз и ужасно пострадавшими, в-третьих, потому, что в числе несчастных находилось немало женщин, в-четвертых же, в особенности по личному присутствию при всех этих ужасах венценосца.

Однако непосредственное, самоличное участие Петра в деле розыска в данном случае соответствовало не только некоторым внешним обстоятельствам всего события, например опасности, грозившей царю лично от царевны Софьи, но еще гораздо более индивидуальности, нраву, страсти к личной инициативе царя. Он обыкновенно знал обо всем, заботился обо всем, участвовал во всех видах труда, строил корабли наравне с плотниками, действовал во время битвы в качестве обыкновенного артиллериста, на море служил матросом, при вопросах, касавшихся законодательства администрации, входил во все частности. Таким образом, он, когда дело шло о стрелецком розыске, невольно должен был участвовать во всех подробностях дела, руководить допросами, присутствовать при пытках и казнях.

Притом нельзя не обратить внимание на следующее обстоятельство. На царе лежала тяжелая ответственность. Дело преобразования находилось в некоторой опасности. Те лица, которые во время пребывания Петра за границей управляли государством, не сумели, по его мнению, оценить меру опасности, грозившей государству со стороны стрелецкого бунта. Пользуясь одновременно находившеюся в его руках безусловной, неограниченной властью, а также и без того ужасными способами уголовного судопроизводства, царь, не без личного раздражения и гнева, приступил к розыску. Поэтому нельзя удивляться, что при таких условиях судебное следствие походило несколько на политическую меру в отчаянной борьбе с противниками, что наказание побежденных получило характер мести, что высший судья, пренебрегая своим достоинством как государя, походил на палача.

О впечатлении, произведенном на современников стрелецким розыском, можно судить по некоторым заметкам в записках, донесениях, дневниках Корба, Гвариента, Желябужского, Гордона. О размерах кровопролития, истязаний и казней свидетельствуют архивные данные, которые были исследованы Устряловым и Соловьевым. В продолжение нескольких недель, по нескольку часов ежедневно, не прекращалась работа судей и палачей в застенках, которых, по современным источникам, насчитывалось до 14 (а по одному известию — до 20). Патриарх Адриан вздумал умерить гнев царя, укротить его строгость и, подняв икону Богородицы, отправился в Преображенское к Петру, который, однако, завидев патриарха, закричал ему: «К чему эта икона? разве твое дело приходить сюда? убирайся скорее и поставь икону на свое место. Быть может, я побольше тебя почитаю Бога и Пресвятую Его Матерь. Я исполняю свою обязанность и делаю богоугодное дело, когда защищаю народ и казню злодеев, против него умышлявших» [387].

Следствие привело лишь к общим результатам. Оказалось невозможным определить в точности меру участия Софьи в бунте. Вопрос о мятежном послании ее к стрельцам должен и в настоящее время считаться открытым [388]. Гордон был прав, не придавая стрелецкому бунту особенного значения, потому что стрельцам недоставало предводителя. [389]

В некоторых рассказах иностранцев, находившихся в то время в Москве, говорится об участии в деле стрельцов некоторых вельмож, о пытках кое-каких бояр и т.п. Эти сведения не подтверждаются архивными материалами.

Число казненных в сентябре и октябре доходило до тысячи; то были почти исключительно стрельцы или другие люди низшего сословия, а также некоторые священники, участие которых в бунте заключалось главным образом в том, что они до битвы при Воскресенском монастыре отслужили молебен. Их наказали особенно строго, медленной смертью — колесованием и проч. [390]

В феврале 1699 года было казнено еще несколько сот человек.