История письма: Эволюция письменности от Древнего Египта до наших дней.

Однако до этого было еще далеко… Египет, древнейший центр цивилизации, тысячами нитей связанный с Западом, относительно рано отмежевался от христианской ойкумены и объединения, созданного Римской империей. Уже при восточно-римском императоре Юстиниане (527–565) говорящие по-коптски и исповедующие христианство египтяне массой отпадали от «маликитской» западной церкви и переходили в монофизитство, где господствовало учение о первенстве божественной природы во Христе (его же человеческая природа понималась лишь как кажущаяся плоть). Этим была разорвана самая прочная нить, связывавшая Египет с Западом. Нет ничего удивительного, что арабы-мусульмане, в 638 году вторгшись во главе с Амром, военачальником халифа Омара, в Египет и завоевав его для арабской мировой державы и ислама, смогли без труда покорить страну, разодранную религиозными спорами, еще истекавшую кровью от прошедших персидских войн и разъединенную с римским Западом. Египет (да и Сирия, и Месопотамия) достался арабам, как спелый плод, упавший с дерева. И когда при штурме Александрии — древней столицы мудрецов — рухнули и обратились в развалины остатки некогда всемирно известной библиотеки, непроницаемая завеса опустилась между Востоком и Западом. Всякая позднейшая исследовательская деятельность — а она была весьма незначительной, — всякие попытки проникнуть в глубь страны и скопировать надписи разбивались об опасность столкновений с фанатичной толпой.

Надписи на памятниках, вероятно, не раз бросались в глаза арабам, однако их толкования не выходили за пределы бессмысленных фантазий. Тянулись на восток христианские паломники, но они искали доказательств библейской истории. Так, в пирамидах они видели закрома Иосифа, узнавали в Гелиополе сикомору, под которой отдыхало святое семейство на пути в Египет, а кости, разбросанные по берегу Красного моря, принимали за останки фараона и его сподвижников, утонувших здесь при преследовании Моисея. На надписи, которые ничего не могли рассказать о библейской истории, они не обращали внимания.

Рис. 25. Образец иератического письма, заимствованный из Папируса Эберса; ниже тот же текст в иероглифической передаче.

Правда, никакая завеса не может быть вечно столь плотной, чтобы сквозь нее в конце концов нельзя было проникнуть. И все же должна была пройти почти тысяча лет, прежде чем в Италии древность пережила свое второе рождение, «ренессанс», и грандиозный порыв свежего ветра разогнал тьму, которая все еще окутывала сфинксы и пирамиды, обелиски и иероглифы.

Рим сохранил среди свидетельств своего блистательного прошлого, когда он был центром империи, многие трофеи, и между сокровищами, к которым обратились гуманисты и исследователи древности, находилось несколько привезенных из Египта и украшавших Вечный Город обелисков с высеченными на них удивительными знаками-рисунками. С ними и связаны первые робкие попытки исследования — сочинения о римских обелисках и иероглифах, — которые, правда, не дали результатов и поэтому ныне с полным правом преданы забвению. Их авторы лишь постольку могут занять наше внимание, поскольку они поставили Египет в поле зрения новых исследований. Однако одному из них принадлежит большая заслуга. Это иезуит Афанасий Кирхер, имя которого впоследствии часто подвергалось несправедливой хуле, но который заложил краеугольный камень египтологической науки.

Рис. 26. Афанасий Кирхер.

Знакомого с историей ордена иезуитов и научной деятельностью некоторых его представителей не удивит тот факт, что и здесь, в области египтологии, нашлось место одному из членов ордена. Афанасий Кирхер — подлинный сын своего времени, XVII века, этой эпохи резких противоположностей, неустанных поисков и смелых предвидений, начало которой видело Бэкона, Кеплера и Галилея, середина — Декарта и Паскаля, а конец озарен именами Лейбница и Ньютона. И не кто-нибудь, а сам Лейбниц подтверждает право Афанасия Кирхера быть названным рядом с ними:

«В остальном я желаю тебе, о ты, который достоин бессмертия — в той мере, в какой оно выпадает на долю людей, чему счастливым подтверждением служит твое имя[3],— бессмертия в энергичной, полной юношеских сил старости», — писал он 16 мая 1670 года Кирхеру.

Каким же путем пришел к своим занятиям египтологией сын доктора Иоганна Кирхера, советника княжеского аббата Балтазара Фульдского и чиновника из города Хазельштейн, и что привело его на этот путь?