История под знаком вопроса

Но историки и по сей день продолжают рассказывать сказки. Действительно, ведь история ― это комплекс наших представлений о прошлом, а наши представления могут быть основаны и на продуктах человеческой фантазии. Субъективный характер истории следует из этого определения непосредственно, хотя роль объективного возрастает по мере совершенствования методов фиксирования информации о прошлом. История в век газет в принципе отличается от таковой в век первых книг, а таковая от истории в эпоху начального распространения письменности.

Возвращаясь к моему четкому разграничению понятий «история» и «прошлое», должен признать, что даже некоторые другие критики хронологии видят ситуацию иначе и продолжают смешивать эти два понятия. Например, для Кристофа Маркса история есть «сингулярная цепь сингулярных событий», т. е. как раз само прошлое, а не наши знания о нем. При таком определении многие вопросы исторических аналитиков будут излишними, как, например:

• История ― это наука? (Прошлое не является наукой, а моделирование может, в принципе, со временем подняться до уровня науки.)

• Или, быть может, история ― это псевдонаука? (Прошлое не может быть и псевдонаукой тоже, как оно не может быть ни литературой, ни мифом, но ТИ как неверная модель прошлого вполне может рассматриваться как псевдонаука, как своего рода религия.)

• Является ли история ветвью филологии? (Прошлое не тянет и на ветвь филологии тоже, но история очень тесно связана с филологией и долго была ее составной частью.)

• Сочинялась ли история в эпоху Возрождения? (Прошлое нельзя сочинять, сочинять можно только модель прошлого, можно выдумывать его описание, что и делалось весьма активно в указанную эпоху.)

• Можно ли разрабатывать новую историю? (Конечно, ибо одно и то же прошлое можно пытаться все лучше и лучше моделировать, однако прошлое нельзя разрабатывать, только его модели.)

На все эти вопросы, кроме первого, историческая аналитика дает положительный ответ. Но к чему все эти вопросы, если история ― это сингулярная цепь сингулярных событий?

Рассмотренная дефиниция Маркса как и традиционное смешение понятий в определении истории содержит также другие слабые места: она ориентируется на уже преодоленное представление об истории, как о цепи событий или об адекватном описании таких Цепей. Историей в сегодняшнем смысле ― после достойной признания работы французской «школы анналов» ― является в первую очередь по возможности наиболее близкое к историческому прошлому описание исторических процессов и соотношений, не только того, что происходило с людьми, но и того, что происходило в их голове. Здесь события играют только подчиненную роль. Впрочем, для нас в первую очередь важны именно события и их комплексы как ориентиры для хронологии и как элементы модели прошлого.

Когда историки говорят об истории, то часто подразумевают про бое, а не наше знание о нем. Иногда они делают это сознательно, Действительно считая прошлое и историю синонимами, но часто это Происходит на уровне оговорки, в основе которой, конечно, лежит отсутствие четкости в терминологии. Оговорки такого рода известны из многочисленных анекдотов на разные другие темы.

Так, в XIX веке рижский пастор Беркгольц славился живостью своих проповедей. При этом, однако, он нередко так увлекался, что оговаривался и попадал в неловкое положение. Однажды он намеревался рассказать пастве о пришествии воинства божьего (Herrscharen), но вместо этого заговорил с увлечением о пришествии ножниц для стрижки волос (Haarscheren).

В другой раз, обращаясь к пастве, он назвал собравшихся в церкви не «дорогие верующие» или «дорогие братья во Христе» (Hebe Mitchristen), как это принято в лютеранской церкви, а «дорогие навозные христиане» (liebe Mistchristen). Узнав об этом, один его коллега ехидно заметил: «Пастор Беркгольц просто хотел подчеркнуть, что его община состоит в основном из крестьян или, в крайнем случае, из бывших крестьян».

Когда историки путают вроде бы основные для их профессии понятия, так и хочется воскликнуть: «Они напоминают нам о своем политкомиссарском прошлом». Перефразируя старый советский анекдот:

— Мы говорим история, а подразумеваем прошлое.

— Мы говорим прошлое, а подразумеваем история.

— И так все время: говорим одно, а подразумеваем нечто иное!

Историки об истории

Конечно, дав четкое разделение понятий «история» и «прошлое», я не смогу изменить укоренившееся в нашей речи смешение понятий. Выражение «ну, это уже история» многие будут и впредь понимать как «это уже отошло в прошлое», а не «это теперь можно встретить в модели прошлого». Но изменение языка и не входит в мою задачу: четкое разделение названных двух понятий мне необходимо для уточнения проблем с хронологией, для того, чтобы объяснить читателю, почему в принципе не может существовать единая непротиворечивая историческая хронология.