История похищения

Проект указа обсуждался в лихорадочной спешке и в непривычной для Колумбии обстановке секретности. Он был принят 5 сентября 1990 года и имел номер 2047. «Сдавшиеся в руки правосудия и сознавшиеся в своих преступлениях, – гласил указ, – не подвергаются экстрадиции; тем же, кто будет еще и сотрудничать со следствием, снизят срок отбывания наказания на одну треть за добровольную сдачу и признание вины, а также одну шестую часть срока – за помощь правосудию». В общей сложности можно было скостить себе срок наполовину, причем за одно или даже за все преступления, за которые полагалась экстрадиция. Правосудие предстало в своем самом простом и чистом виде: сдавайся, а то будет хуже. Тот же Совет министров, который одобрил указ, удовлетворил три запроса об экстрадиции, а три других отверг, как бы публично признавая, что новое правительство решило отказаться от экстрадиции только ради введения нового указа.

Но вообще-то одним указом дело не ограничивалось, речь шла об особой президентской политике, направленной на борьбу с любой преступностью, а не только с наркоторговлей. Генерал Маса Маркес не стал говорить на Совете безопасности, что он на самом деле думал об этом указе, однако спустя годы, баллотируясь на пост президента страны, он безжалостно заклеймил указ как «пример лицемерия тех лет». «Этот указ оскорбляет величие правосудия, – написал Маса Маркес, – ломает исторически сложившееся почитание уголовного права».

Путь был пройден длинный и трудный. Невыдаванцы, которых уже все считали социальной опорой Пабло Эскобара, немедленно отвергли указ. Правда, не до конца, оставив-таки лазейку для дальнейшей торговли. Их не устраивало то, что указ не давал им полной гарантии отбывания срока в стране. Кроме того, они хотели, чтобы их считали политическими преступниками. Они претендовали на такое же обращение, как с членами М-19, которых в конце концов помиловали и признали политической партией. Бойцы из М-19 участвовали в выборах в Конституционную Ассамблею, а один из бывших террористов даже стал министром здравоохранения. А еще Невыдаванцы требовали помещения в надежную тюрьму, где их не достали бы враги, и добивались гарантий безопасности для своих родных и подельников.

Ходили слухи, будто бы указ появился в качестве правительственной уступки, когда мафия принялась похищать заложников. В действительности проект указа начал обсуждаться еще до похищения Дианы и уже был принят, когда Невыдаванцы осуществили новую серию захвата заложников, похитив почти одновременно Франсиско Сантоса и Марину Монтойю. Позже, поняв, что восьми заложников недостаточно для достижения заветных целей, мафия захватила Маруху Пачон и Беатрис Вильямисар. Получилось магическое число: девять журналистов. Десятой же, изначально обреченной, была сестра политика, которому удалось избежать расправы Эскобара. В каком-то смысле, еще до того, как указ доказал свою эффективность, президент Гавирия пал жертвой собственных замыслов.

* * *

Подобно своему отцу, Диана Турбай Кинтеро испытывала огромную, страстную тягу к власти и имела выраженные лидерские наклонности, которые и определили ее судьбу. Она росла среди известных политиков, поэтому неудивительно, что ее взгляд на мир сформировался под их влиянием.

– Диана обладала государственным мышлением, – сказала мне Дианина подруга, которая ее любила и понимала. – Больше всего на свете ей хотелось служить своей стране.

Но власть, как и любовь, – это обоюдоострое оружие: им можно поразить и от него же погибнуть. Вызывая чувство восторга, когда ты паришь, как на крыльях, она порождает и прямо противоположное настроение. Погоня за призрачным, ускользающим счастьем, которое дарует власть, сравнима разве что с поиском идеальной любви, которой человек жаждет и одновременно боится, ищет, но никак не может обрести. Диана с ненасытной жадностью стремилась объять необъятное: все узнать, во все вникнуть, докопаться до сути вещей, постичь смысл бытия. Те, кто ее близко знал и любил, подозревали о ее душевных метаниях и полагают, что она редко бывала счастлива.

Сейчас уже невозможно узнать – ведь у самой Дианы не спросишь, – какая сторона обоюдоострого клинка власти ранила ее больнее. Наверное, ей пришлось очень многое пережить, когда она, став в двадцать восемь лет личным секретарем и правой рукой своего отца, очутилась в гуще политических конфликтов и интриг. Ее бесчисленные друзья свидетельствуют, что таких умных людей, как Диана, они почти не встречали; она обладала невероятным запасом знаний, удивительными аналитическими способностями и какой-то сверхъестественной интуицией. Ее враги прямо называют Диану серым кардиналом, главным возмутителем спокойствия, спрятавшимся за президентским креслом. Другие, напротив, считают, что Диана не думала о себе, а превыше всего ставила политическую судьбу отца. Стараясь спасти его от нападок, часто идя наперекор всем и вся, она могла невольно стать орудием придворных льстецов.