История похищения

Лилиана оказалась не только хохотушкой, но и оригиналкой: оправившись от первого потрясения, она усадила малыша перед телевизором, чтобы он увидел в новостях папу. И делала так постоянно, пока его не выпустили на свободу.

И ей, и Марте Лупе редакция обещала помогать, и когда ребенок Лилианы заболел, ей оплатили все расходы. Еще позвонила Нидия Кинтеро и постаралась вселить в них спокойствие, которого не ощущала сама. Нидия заверила, что будет просить правительство не только за свою дочь, но и за ее коллег, и пообещала сообщать все, что ей удастся узнать о заложниках. Свои обещания Нидия выполнила.

Марта Лупе воспитывала двух дочерей, которым тогда было четырнадцать и одиннадцать лет, и полностью зависела от Ричарда. Уезжая с Дианой, он сказал, что едет на три дня, поэтому когда прошла неделя, Марта Лупе забеспокоилась. Она говорит, у нее не было дурных предчувствий, но тем не менее она названивала в редакцию, пока ей не признались, что происходит нечто странное. А вскоре официально объявили, что журналисты похищены. С тех пор Марта Лупе не выключала радио, ожидая возвращения мужа, и звонила в редакцию всякий раз, когда ей подсказывало сердце. Марту Лупе страшно тревожило то, что ее сын оказался самой незначительной фигурой среди заложников.

– Мне оставалось лишь плакать и молиться, – говорит она.

Однако Нидия Кинтеро убедила ее, что она может сделать и много другого для освобождения сына. Нидия приглашала Марту Лупе на светские и церковные мероприятия и смогла вдохнуть в нее боевой дух. Думая об Орландо, Лилиана опасалась того же, что и Марта Лупе. И поэтому встала перед дилеммой: либо его убьют последним как наименее ценного среди заложников, либо, наоборот, первым, чтобы произвести общественное смятение, но с наименьшими последствиями для похитителей. Эти мысли повергли ее в безудержный плач, который не прекращался, пока история не закончилась.

– Каждую ночь, уложив малыша, я садилась на террасе, плакала и смотрела на дверь, ожидая мужа, – рассказывает Лилиана. – И так было до тех пор, пока я не увидела его вновь.

В середине октября доктор Турбай передал по телефону Эрнандо Сантосу шифрованное послание: «У меня есть очень хорошие газеты про бой быков, если ты этим интересуешься. Хочешь, пришлю?»

Эрнандо догадался, что Турбай получил важные известия о заложниках. И действительно, ему прислали из Монтерии кассету с доказательством, что Диана и ее товарищи живы. Семья Дианы уже несколько недель настойчиво просила о таком подтверждении. Перепутать голос было нельзя: «Папочка! Мне было очень трудно в этих условиях дать о себе знать, но мы так долго просили, что нам наконец разрешили». Лишь одна фраза из этого аудиопослания подсказывала, в каком направлении действовать дальше: «Мы постоянно смотрим и слушаем новости».

Доктор Турбай решил показать кассету президенту и попытаться что-нибудь выведать. Гавирия принял их с Сантосом в конце рабочего дня, как обычно, в своей личной библиотеке. На сей раз он был не так напряжен и на редкость разговорчив. Закрыв дверь, он налил гостям виски и по секрету сообщил кое-какие политические новости. Процесс сдачи наркодельцов правосудию тормозился из-за их упрямства, и президент решил сдвинуть его с мертвой точки, подготовив юридические разъяснения текста указа. Он целый день над этим трудился и надеется за вечер окончательно завершить работу. Так что завтра будут хорошие новости.

Но когда они, как и договаривались, пришли к нему на следующий день, их встретил уже другой человек, мрачный и недоверчивый. Разговор не заладился с первой же фразы.

– Сейчас очень трудный момент, – сказал Гавирия. – Я хотел вам помочь, делал все возможное, но на данный момент я бессилен.

Было ясно, что произошло нечто весьма значительное, полностью изменившее его настрой. Турбай это мгновенно понял и минут через десять, сохраняя величественное спокойствие, встал.

– Господин президент, – произнес Турбай без тени обиды, – вы повинуетесь своему служебному долгу, а мы – отцовскому. Я это понимаю и прошу не делать ничего такого, что создало бы для вас проблемы как для главы государства. – И добавил, указав на президентское кресло: – Если бы я сидел здесь, то поступил бы так же.

Гавирия, сильно побледнев, тоже встал и проводил их до лифта. Помощник президента спустился вместе с ними и распахнул дверь автомобиля, стоявшего на площадке перед домом. Они ехали молча, грустный октябрьский вечер ронял за окнами слезы дождя. Бронированные стекла приглушали шум автострады.

– Тут нам надеяться не на что, – вздохнув, произнес после долгого молчания Турбай. – После нашей вчерашней встречи произошло что-то, о чем он не может нам рассказать.