История политических учений. Первая часть. Древний мир и Средние века

Не может быть никакого сомнения, что народ имеет право сопротивляться тирану, который незаконно захватил власть. Сама природа учит нас защищать свою свободу от нападений; гражданское право требует со своей стороны, чтобы мы не дозволяли нарушать закон. Однако если тиран успел утвердиться, если он признан народом и правит справедливо, то ему следует повиноваться, ибо иначе не будет власти, которой законность не была бы подвержена сомнению. Что касается до тирана по злоупотреблению власти, то в этом случае нужна осторожность, ибо безусловного мерила здесь невозможно приложить. Нельзя требовать от князя, чтоб он был совершен. Сама общественная польза предписывает народу испытать все средства, прежде нежели он возьмется за оружие. Но если князь действительно оказывается тираном, то представители народа должны сначала увещевать его; когда же это не подействует, тогда они могут употреблять против него все нужные меры. Тиран является преступником против высшей, народной власти, он оскорбляет величие народа. Поэтому он может быть не только низложен, но и справедливо наказан. Право и даже обязанность взывать в этом случае к оружию принадлежит всем сановникам в совокупности. Если же большинство их пренебрегает своим долгом, то каждый из них в отдельности может приложить руку к делу, ибо обязанность помогать народу и спасать государство лежит на всех. Только частным людям не дозволяется по собственному произволу восставать на тирана;- но как скоро хотя один сановник подает знак к возмущению, так они должны толпиться под его знамя. На тирана же, незаконно захватившего власть, могут ополчаться и частные люди, ибо здесь нет ни права, ни договора.

Наконец, на четвертый вопрос, имеют ли соседи право помогать народу против тирана, Ланге отвечает утвердительно, ибо, с одной стороны, все члены церкви обязаны защищать ее от притеснений, с другой стороны, человеколюбие требует, чтобы мы помогали ближним. Кто равнодушно смотрит на преступления и не подает помощи, тот так же виновен, как и сам преступник.

Таково содержание сочинения Ланге, в котором, согласно с направлением кальвинистов, перемешиваются богословские и чисто демократические начала. После Марсилия Падуанского это первый систематический трактат, писанный в демократическом духе. Ланге, полагая в основание начало народной власти, развивает из него теорию договора между князем и народом. В этом состоит его особенность. Он имел главным образом в виду охранение законного порядка, обеспечивающего свободу и устраняющего произвол, но демократические начала привели его к чисто анархическим положениям. Государственный быт, в котором народ обязан восставать на правительство, по мановению одного сановника, не что иное как постоянная анархия.

Книга Ланге не составляет еще, однако, крайнего предела индивидуальных теорий XVI века. Около того же времени (в 1578 г.) вышло сочинение, писанное, впрочем, несколько ранее, в котором в еще более анархическом духе отстаиваются права личной свободы. Это был трактат под заглавием «Против одного, или Речь о добровольном рабстве» (Contr'un ou Discours de la servitude volontaire). Он принадлежал шестнадцатилетнему юноше, одаренному большим талантом, другу Монтеня, Стефану Ла-Боэси (Etienne de la Boetie[221]).

Автор «Речи» задает себе вопрос: откуда берется, что столько людей, народов и городов выносят иногда иго одного человека, когда вся его власть зависит от их собственной воли? Если бы, говорит он, эти народы были силою принуждены повиноваться, то об них можно было бы пожалеть, но тут не было бы ничего удивительного. Если бы они вверялись тому, кто оказал им благодеяния, то это могло бы быть неосторожно, но во всяком случае, и это понятно. Но как объяснить, что люди добровольно подчиняются тиранической власти одного человека, так что у них не остается ничего своего, ни семейства, ни собственности, ни даже жизни? И не сто, не тысяча человек, а тысячи городов, миллионы людей не смеют восстать на одного, тогда как им стоит захотеть, чтобы без всяких усилий избавиться от его ига и приобрести величайшее в жизни благо, свободу. Вообще, люди желают тех благ, которые они могут получить без труда; отчего же исключение делается для высшего блага, без которого сама жизнь не имеет цены? Одной свободы люди не желают, и, по-видимому, единственно оттого, что если бы они захотели, то немедленно бы ее получили. Никому не приходит в голову, что князь такой же человек, как и все, что у него два глаза, две руки, одно тело, и если он имеет какие-либо преимущества перед другими, то он получает их единственно от подданных. Как же мог произойти такой порядок вещей?