Это учение представляет полное развитие тех воззрений, которые мы видели у средневековых схоластиков: нравственные начала восполняются здесь демократическими; к общим требованиям естественного закона присоединяется необходимость воли народной как основания общественной власти. Но в отличие от схоластов, Суарес отвергает соединение всего человечества в одно политическое тело. Всемирное государство, говорит он, не требуется общественным благом. Поэтому императорская власть не распространяется не только на целый мир, но и на все христианство. Право издавать законы принадлежит верховной власти в каждом государстве, в тех пределах и под теми условиями, под которыми она передана ей народом. Отправляясь от единства нравственного закона, средневековые учители, так же как и стоики, хотели установить одно государство для всего человечества. Суарес является здесь сыном Нового времени: он исходит от потребностей современных ему обществ, демократическое начало берет у него верх над нравственным.
Схоласты, как мы видели, полагали существенное различие и в том, праведна ли власть или нет. На этом основании они разбирали случаи, когда власти можно не повиноваться. Суарес обращает внимание и на эти вопросы. Гражданская власть, по его мнению, не требует от князя исповедания истинной веры, ибо власть установляется естественным законом, следовательно, вера не может быть ее условием. Откровенный же закон не изменяет существа этой власти и не мешает ее действию. Единственное ограничение, которое он полагает, состоит в том, что христиане не должны повиноваться гражданским правителям в том, что противоречит религии. Общественная власть может принадлежать и неправедным людям, ибо и от них могут исходить справедливые законы; несправедливый же закон не налагает никакой обязанности на граждан, ибо это вовсе не закон. Никто не обязан повиноваться и власти, не имеющей законного права. Суарес утверждает, что если бы власть зависала от веры или от добрых нравов князя, то в государстве никогда бы не было мира, ибо всякий подданный считал бы себя вправе судить князя и отказывать ему в повиновении, что нелепо. Между тем он не видит, в какое противоречие он впадает с самим собою, предоставляя каждому гражданину право не повиноваться положительному закону, когда он считает его несогласным с законом естественным.
Суарес делает и некоторые другие ограничения. Он дает подданным право не повиноваться закону, 1) когда он слишком тяжел, ибо здесь предполагается, что князь хотел издать его только в виде опыта. Однако, говорит он, это мнение только правдоподобно; по строгому праву закону всегда следует повиноваться в пределах справедливости. Лучше просить князя об отмене тягостного постановления; если же он не уступает, надобно подчиниться его воле. 2) Можно не повиноваться закону, когда большинство граждан его не исполняет, однако и здесь нужна большая осторожность. Эти ограничения не что иное, как иезуитская казуистика.
Гораздо важнее вопрос о цели и содержании гражданского закона. Цель его не может быть ни вечное блаженство, ни даже духовное счастье человека на земле, ибо на это требуются сверхъестественные пути. Гражданский закон может иметь в виду только земное счастье, и то не отдельных лиц, а общества как целого союза, отдельных же лиц настолько, насколько они члены целого. Однако общественная цель должна сообразоваться с нравственным законом. Суарес отвергает мнение Макиавелли, что для общей пользы позволительно употреблять всякие средства. Нравственное начало занимает у него первое место. Оно входит и в содержание гражданского закона, который, по его мнению, не ограничивается одними внешними отношениями людей, но распространяется на все добродетели. Закон может предписывать всякого рода нравственные действия и запрещать все пороки, ибо цель его — естественное счастье государства, а оно недостижимо без добродетели. Из этого следует, что гражданский закон может предписывать человеку правила не только относительно других, но и относительно себя и Бога. Однако, с одной стороны, он должен держаться в пределах возможного, соображаясь с обыкновенными качествами людей и не требуя совершенства, с другой стороны, он должен ограничиваться тем, что полезно для целого союза. Гражданский закон не может предписывать и чисто внутренних действий, ибо они не подлежат принуждению и на них не простирается власть общества. Однако, так как внешние действия проистекают из внутренних, то, предписывая первые, закон косвенно предписывает и последние. Но он довольствуется одним внешним исполнением, ибо внутреннее состояние человека не подлежит его суду.