Римские юристы ставили императора выше закона (princeps legibus est solutus). To, что нравится князю, говорили они, имеет силу закона (quod principi placuit, legis habet vigorem). Опираясь на эти изречения, некоторые думают, что император может предписать все, что не противно закону Божьему и естественному. Нет человеческого права, во имя которого можно бы было не повиноваться императору, ибо все права проистекают от него. Но есть другое мнение, которое утверждает, что власть императора ограничена. Он установлен для общего блага, с этою целью народ перенес на него законодательную власть. Следовательно, он может предписать только то, что требуется общим благом. Вне этих пределов повеления его не имеют обязательной силы. Таким образом, нет обязанности повиноваться тому, что не дозволено и несправедливо. Точно так же нет обязанности повиноваться тому, что не относится к должности князя, например если бы император запретил кому-либо пить вино. Обязанность повиновения простирается единственно на то, что необходимо для справедливого и полезного управления народом. Большая власть была бы опасна для общества; она не только могла бы повести к всеобщему разорению, но сделала бы подданных совершенными рабами. Одни рабы безусловно подчиняются господину, свободным же можно повелевать только во имя общего блага. Но было бы несогласно с достоинством человеческого рода, если бы все были рабами императора, точно так же как было бы унизительно для человеческого достоинства, если бы император мог со свободными людьми обращаться, как с рабами. (Dignitati enim hymani generis derogaret, si omnes essent seryi imperatoris, ut ideo, derogaretur eidem, si imperator in omnibus posset tractare liberos, sicut servos.)
Нельзя не признать значения этого высокого понятия о человеческой свободе, но, с другой стороны, нельзя не сказать, что вопрос этим не разрешается, ибо кто судья общественной пользы? Частному лицу невозможно предоставить право отказывать власти в повиновении всякий раз, как оно считает предписание несогласным с общественною пользою; это будет анархия. Следовательно, судьею общественной пользы может быть только сама общественная власть; если же совокупность этой власти сосредоточивается в императоре, то ему, без сомнения, принадлежит полновластие в обществе. Начало пользы у Оккама разрушает начало власти.
Наконец, и относительно прав императора на вещи приводятся различные мнения. Одно состоит в том, что император — хозяин только вещей, принадлежащих казне; остальными же он распоряжаться не может, ибо они не составляют его собственности. Другие, напротив, утверждают, что император — настоящий собственник всех вещей, ибо он владыка всего мира и всех людей, а потому и вещей, заключающихся в первом и принадлежащих последним. Третье же, среднее, мнение то, что император может быть назван хозяином всех вещей не в том смысле, что он может располагать ими по произволу, а в том, что он имеет право беспрекословно обращать все на общую пользу, ибо последняя должна быть предпочтена частной. В казенных вещах он полный собственник; в остальных же он имеет меньшее право, определяемое общественною пользою. Здесь мы видим истинно юридическое исследование вопроса.