История политических учений. Первая часть. Древний мир и Средние века

Впоследствии римский народ, покинутый греками и преданный варварам, перенес Империю на Карла Великого, от которого она через разные руки перешла наконец на настоящего императора Фридриха. Ему поэтому подчинены все цари и народы, как в духовной области отдельные священники папе, ибо сам естественный разум указывает необходимость единого верховного правителя, который бы разрешал споры и охранял всеобщий мир. От этой власти никто не изъемлется, ибо изъятие, не проистекающее от императора, не имеет силы, так как в нем сосредоточивается верховная власть на земле; сам же император не может дать привилегий, умаляющих его права. Это значило бы создать другого, себе подобного, чего не допускают природа и разум. В силу присвоенной ему власти императору принадлежит право судить всех царей, сам же он за свои действия не подлежит ничьему суду. Подданные могут только просить, но не требовать, и обязаны выносить терпеливо даже несправедливости князя, ожидая исправления от наследника или от Бога. Они должны помнить, что то, что делает царь, совершается по воле Божьей, ибо сердце царево в руке Божьей, а Бог за грехи подданных допускает отклонение правителей от прямого пути. Таким образом, власть императора не знает границ. Она простирается даже на то, что, по-видимому, говорит Эней Сильвий, представляется жестоким и нелепым, но чего однако не следует умалчивать, ибо это правда: император может отнять собственность не только у злых, но и у добрых для пользы государства. Поэтому на войне зажигаются здания, истребляются поля, берется хлеб из житниц и деньги из частного кошелька, когда этого требует общее благо. Все это, без сомнения, разорительно для отдельных граждан, но лучше, чтобы терпели частные лица, нежели чтобы гибло государство. Ибо, если государство рушится, то и частное имущество не может сохраниться. Однако людей, потерпевших от войн, надобно по возможности вознаграждать из общей кассы, ибо тяжести должны быть равномерно распределены на всех. Но когда состояние государства не позволяет это сделать, лучше терпеть одному, нежели всем. Если каждый готов для собственного спасения отдать все, что имеет, то тем более мы должны всем жертвовать для спасения государства, ибо мы рождены не только для себя, но и для отечества. Для спасения тела можно отсечь и руку и ногу. Сам князь, который есть глава тела, должен жизнь свою приносить в жертву для пользы целого, как сделали Кодр и Леонид.

Одному императору принадлежит и право издавать законы. В этой области действует правило: что нравится князю, то имеет силу закона (quidquid principi placuit, legis habet vigorem). Поэтому законом должно считаться и то, что император выразил в письме или даже словом. Он один дает законам силу, а потому может отменять их и в данном случае отступать от них. Однако, с другой стороны, так как нет ничего важнее закона, который дает благоустройство человеческим и божественным делам и уничтожает всякую неправду, то князю прилично жить и судить по закону, а не по произволу. Закон есть дух Божий, глаз от многих глаз и разум без страсти. Но из этого не следует, что император подчиняется закону, напротив, он стоит выше закона. Есть нечто, чему он должен следовать даже более, нежели закону. Это естественная справедливость, которая не всегда находится в писаных законах. Если закон требует одного, а справедливость указывает другое, то император должен строгость закона умерять высшим началом. Он должен умерять и те законы, которые силою вещей устарели или сделались несправедливыми или тягостными. Правило, что следует исполнять закон даже жестокий, касается низших судей, а не императора. Но этим высшим правом надобно пользоваться осторожно, не без важной причины, и также осмотрительно следует отменять законы и издавать новые.

Наконец, что касается до суда, то на решение императора нет апелляции, ибо над ним нет высшего судьи в светских делах. Некоторые утверждают, что в этом случае можно апеллировать к самому императору с присоединением князей, как будто совокупная их власть превышает власть одного императора. Но это неверно, императорская власть так же велика без князей, как и с приобщением последних. Ибо верховная власть любит единство, и сама собою от множества бежит к одному. (Amat enim imitatem suprema potestas suaque sponte ex multitudine fugit ad unum.)

Такова власть императора, который стоит выше всех и которому все должны повиноваться. «Остерегайся, однако, — замечает Эней Сильвий, — сделать что-либо без разумного основания и управлять Империею более для собственного наслаждения, нежели для блага подданных; иначе ты можешь превратиться в тирана, с которым мы не должны иметь никакого общения, и от которого мы, напротив, обязаны всеми способами уклоняться». Трудно сказать, что значит подобное предостережение при этой проповеди полнейшего самовластия во имя общественной пользы. В этой оговорке можно видеть только остаток прежних, средневековых воззрений, уступающих место новым, государственным началам, исходящим на первых порах от абсолютизма.