Таким образом, поставляя священника достоинством выше царя, учители церкви, сообразно с настоящим призванием и значением иерейского чина, ограничивали данную ему власть одною нравственною силою. Ему принадлежит право совета и обличения, высшим пределом его власти считалось наказание церковное. Это признавали в IV веке отцы Западной церкви, так же как и Восточной. Известно, что Амвросий, призывая императора Феодосия к покаянию за избиение солунян, не хотел допустить его в храм. Амвросий вообще может служить примером воззрений, господствовавших в то время между западными епископами. Он сильно настаивал на свободе слова. «Император, — писал он к Феодосию, — не должен никого лишать свободы. Добрые цари любят свободу, нечестивые — рабство. Всякого следует выслушать, тем более священника. С священником должно советоваться о деле Божьем»[32]
. В споре с императором Валентинианом Амвросий показал и образец твердого сопротивления царской власти, когда она вторгалась в область церковную. Император требовал, чтобы епископ пришел в курию для прений с арианами; Амвросий отказался идти, утверждая, что прение должно происходить в церкви. «В деле веры, — говорил он, — епископы должны судить императоров, а не императоры епископов. Закон светский не должен стоять выше божественного». Когда же Валентиниан, разгневанный упорством, велел ему передать базилики арианам, Амвросий опять не хотел повиноваться и прибегнул к страдательному сопротивлению. В речи, обращенной по этому случаю к пастве он сказал: «…боюсь более Бога, нежели императора. Добровольно вас не оставлю; но насилию сопротивляться не буду. Могу скорбеть, плакать, вздыхать; против оружия, войска, готов, единственное мое оружие — слезы. Такова защита священнослужителя. Иначе я не могу и не должен сопротивляться. Но бежать и оставлять церковь не следует. Христос сказал: воздадите кесарева кесареви. Но храм принадлежит не кесарю, а Богу. Подать мы готовы дать; земли он может взять, и наше золото — это достояние бедных. Но над храмом он не имеет власти. Добрый император стоит внутри церкви, а не над церковью»[33]. В другом месте он пишет: «…говорят, императору все дозволено, все ему принадлежит. Отвечаю: не присваивай себе лишнего, император, думая, что ты имеешь какое-либо право на то, что принадлежит Богу. Не возносись, но если хочешь долго властвовать, будь покорен Богу. В Писании сказано: кесарева кесаревы, Божия Богови. Императору принадлежат дворцы, священнику — храмы. Тебе вручено право над стенами государственными, а не над церковными»[34].Таким образом, с выделением церкви из государства рядом становились две независимые друг от друга власти, одна господствующая в гражданской области, другая — в духовной, одна — с принудительным характером, другая — с чисто нравственным значением. Между тем церковь, получив официальное положение в государстве, через это сделалась, с одной стороны, и гражданским союзом. Она имела собственность, права, и в этом отношении подчинялась государству. Если император как сын церкви стоял, по изречению Амвросия, внутри ее, а не над нею, то, с другой стороны, церковь как гражданская корпорация стояла внутри государства. А так как эти две стороны не легко различать, и в то время они постоянно смешивались, то отсюда возникала неизбежная неопределенность отношений. Защищая себя, епископы, как мы видели в примере Амвросия, противились вмешательству светской власти в область веры; но когда дело шло о других, вопрос ставился иначе: иерархи сами постоянно обращались к светской власти, призывая ее к преследованию язычества и еретиков. Так в споре с донатистами епископ Оптат Милевский требовал от последних покорности решению императора во имя таких начал, которые прямо противоречили приведенным выше положениям Амвросия. Донатисты, как и Амвросий, отрицали право светской власти вступаться в дела веры: «…какое дело христианам до царей, — говорили они, — и епископам до дворцов? И что общего между императором и церковью?» На это Оптат Милевский возражал: «…не государство находится в церкви, а церковь в государстве, то есть в Римской империи. Над императором стоит один Бог, который его создал; Донат же, превознося себя над императором, преступает меру людей и считает себя почти Богом, ибо не уважает того, кто после Бога наиболее чествуется людьми[35]
.