История полковника Джека

Господин принял сей выговор весьма добродушно и сказал: "Стойте, не уходите, обещаю больше не ругаться, - сказал он. - Если, конечно, утерплю, - добавил он, - во всяком случае, постараюсь, потому, что ни говори, а вы правы".

Тут старик хозяин глянул на него и, воротившись, сказал: "Честное слово, сэр, - сказал он, - просто горько наблюдать, когда такой благородный, хорошо воспитанный господин, и к тому же добродушный, подвержен столь ужасной привычке; ну разве пристало джентльмену ругаться, вы же не из этих чумазых, что работают у печи, или вон тех голодранцев, разбойников малолетних, - сказал он, указывая на меня и на прочих из нашей грязной команды, спавшей в золе. - Даже для них это стыд и срам, - говорит он, - их бы тоже стоило за это проучить. А уж для воспитанного человека, сэр, - сказал он, - для дворянина! Это ставит вас ниже их, а дворяне ведь люди образованные и ученые, не как прочие, сразу вот видно, что вы человек ученый. Заклинаю вас, сэр, когда вы испытываете искушение употребить крепкое словцо, спросите себя, достоин ли будет сей поступок истинного джентльмена? К лицу ли он дворянину? Задайте себе только один вопрос, и разум ваш восторжествует, и вы бросите сие недостойное занятие!"

От этих слов, из коих я не пропустил ни одного, кровь застыла в моих жилах, особливо когда он сказал, что ругаться пристало только таким, как мы; словом, на меня все это произвело такое же сильное впечатление, как и на самого господина, который принял стариковское внушение вполне благосклонно и поблагодарил старика за совет. Именно с тех пор я навек утратил всякую склонность к брани и к крепким выражениям и совершенно не терпел, когда их употреблял кто-нибудь из наших; что же до выпивки, то мне и случая-то не представлялось, поскольку пил я только воду или слабенькое пиво, когда угощали, а крепким кто угостит? И даже после того, как завелись у меня деньги, я все равно обходился без крепкого пива, и желания не было, да и денег тратить на него не хотелось.

А в общем-то, спору нет, никаких принципов, какие внушает образование, у меня не было, и, будучи с малолетства увлечен судьбою моею на путь порока, я совершенно не отдавал себе отчета, сколь губительный след это оставляет в моей душе. Когда же я стал приближаться к сознательному возрасту и уразумел, что я вор, выросший среди всякого рода гнусностей, и мне уготована дорога на виселицу, меня стала часто посещать мысль, что я неверно живу, что я прямиком качусь в ад, и я не раз задумывался и спрашивал сам себя: разве это жизнь, достойная дворянина?

Однако легкие укоры совести улетучивались так же быстро, как возникали, и я продолжал заниматься своим ремеслом, в особенности когда меня поощрял к этому Уилл, о чем я уже рассказывал вам, ибо в подобных делах он был для меня своего рода наставником, и я, следуя привычке подражать ему, достиг в нашей работе такой же ловкости, какою славился мой учитель.

Итак, возвращаюсь к тому, на чем я остановился: ко мне пришел Уилл и рассказал, каким стоящим делом он теперь занимается, и предложил мне присоединиться к нему, пообещав, что тогда наконец и я почувствую себя джентльменом. Только Уилл это слово понимал иначе, чем я, его "джентльмен" означал всего-навсего - джентльмен среди воров или мошенник более высокого пошиба, чем карманный воришка, словом - всякий, кто способен на темные дела, за которые грозит виселица, не чета нам. А мой "джентльмен", которого я вынашивал в своем сердце, означал совсем другое, хотя в точности я и не мог бы объяснить вам, что именно.

Слово это, однако, на меня подействовало, и я отправился за Уиллом; мы оба были еще молоды: Уиллу стукнуло двадцать четыре, а мне к тому времени почти исполнилось восемнадцать, но для своего возраста я был уже довольно рослым малым.

Для начала он познакомил меня с двумя молодцами; мы встретились в нижней части Грейс-Инн-Лейн примерно за час до захода солнца и двинулись оттуда на Пустошь, к тому месту, которое называется Пиндар-оф-Уэйкфилд, где стоит множество печей для обжига кирпича. Отсюда решено было разными тропинками выйти к большой дороге и следовать по ней дальше к Панкрас-Черч в поисках случайной дичи, которую они могли бы, по их выражению, подстрелить на лету. Там, где от большой дороги отходит тропа на Кентиш-Таун, двое из нашей банды - Уилл и один из тех двоих - встретили одинокого путника, торопившегося в город; почти совсем уже стемнело, и Уилл крикнул: "Готовьсь!" Это, кажется, означало, что нам следует замереть на месте в отдалении от него и, если ему понадобится помощь, приблизиться, если же заметим опасность, дать ему сигнал.