История Православной Церкви до начала разделения Церквей

Императором были разосланы призывные грамоты епископам всей вселенной. Епископы со всех стран с готовностью поспешили в Никею. Все издержки их путешествия и пребывания в Никее принимал на себя император. Прибыли епископы из Египта и Палестины, из Сирии и Месопотамии, Африки, областей Малой Азии, Греции, из Персии, Армении, Мизии и Дакии, от задунайских готфов, недавно обращенных в христианство: всех 318; их сопровождали и другие духовные лица, пресвитеры и диаконы. Были здесь и ученые, и малограмотные, и знатные, и бедные, и старые, и молодые, престарелые епископы, которые уже стояли на краю могилы, молодые, только что поставленные диаконы, едва вступившие на свое служение. В этом собрании подразделение на старое и новое поколения имело особое значение, потому что как бы олицетворяло события истории Церкви Христовой: новое поколение выросло во времена мира и тишины, оно смутно помнило радость, возбужденную первым эдиктом великого императора, — но само через страдание оно не прошло… Старое же поколение, которое составляло самую значительную часть собрания, наоборот, великого этого страдания сподобилось… Это все были воины Христовы, прошли они все чрез брань, оставившую на них следы страшных увечий, отпечаток тяжких мучений. Постановления этого Собора закреплены навсегда и в силу того, что он был Вселенский, и в силу того, что почти все члены его принадлежали к святому воинству мучеников и исповедников.

Собор открылся в июне 325 года в обширной палате царского дворца. Всех присутствовавших с пресвитерами и диаконами было более 2000 человек; епископов — 318. Вокруг рядами расположены были седалища и скамьи для епископов и пресвитеров; посреди, на престоле, лежали книги Священного Писания, как верное свидетельство истины, с которым должно было согласоваться решение Собора.

Все ждали с напряженным вниманием — всеми чувствовалось приближение давно желаемого… Извне послышался сдержанный шум — императорское шествие приближалось, и в зал один за другим стали появляться лица свиты императора. Оруженосцы и воины отсутствовали. Они не были допущены на великое это христианское собрание, которое собой уже освятило место, на котором заседало. Из приближенных царских получили разрешение сопровождать своего владыку лишь те, которые приняли христианство.

Наконец широко распахнулись двери зала, все собрание мгновенно поднялось со своих мест, и в первый раз его восторженному взору предстал император. Его величавая осанка, красивые, правильные, выразительные черты вполне соответствовали величию его сана. Было что-то светлое в его взгляде, какое-то удивительное сочетание силы и кротости во всем его облике, которому великолепие и пышность царских одежд придавали еще более блеска и красоты.

Многим из собранных здесь епископов доводилось в первый раз в жизни находиться в присутствии царя… При виде царского величия и царственной красоты, при сознании того, что сделал для них и для их Церкви этот именно царь, все они трепетно взирали на проходящего мимо них Константина, видя в нем не человека, но Ангела Божиего, посланника небесного.

Константин в первый раз видел себя в среде представителей той Церкви, в которую привела его благодать Божия: перед ним стояли люди, которые почти все успели страданием исповедать перед Богом и людьми свою крепкую, юную веру, и все они на него с восторгом взирали как на своего покровителя. Благоговея перед ними, император сам смутился — краска разлилась по лицу его, он неровной поступью, с поникшим взором подошел к креслу, которое было ему уготовано, и стоял неподвижно, пока епископы сами не пригласили его сесть.

Таково было начало великого Вселенского собора, постановившего твердый, непререкаемый и на Востоке, и на Западе закон православной нашей веры.

Арий упорно защищал свое учение; его сторону открыто держали до семнадцати епископов, но православные с силой оспаривали их. Особенно привлек на себя общее внимание молодой диакон, прибывший с Александрийским епископом, Афанасий, которому суждено было прославиться своей твердостью и постоянством в борьбе с арианами. Никто не превосходил его силой красноречия; меткость его возражений удивляла его противников, но тщетны были все усилия вразумить ариан: чем долее продолжались прения, тем очевиднее становилось, сколь далеки ариане от истины. Арий не уступил, лжеучение его было торжественно осуждено, и он был изгнан с некоторыми из приверженцев своих.

Решив главный предмет спора, Собор занялся обсуждением и других вопросов. Вопрос о времени празднования Пасхи до сих пор оставался еще нерешенным; и Пасха еще в некоторых Церквях совершалась в одно время с иудейской. Отцы Собора положили праздновать Пасху везде одновременно, а именно в первое воскресенье после весеннего полнолуния.