История психологии

Самый большой резонанс вызывали споры о том, что важнее для формирования человеческих способностей: природа (наследственность) или воспитание (окружающая среда). Нередко, как это было в США в 1969 г., новости о достижениях науки попадали в заголовки газет. Тогда с утверждением о непосредственной связи между уровнем интеллекта и расовой принадлежностью выступил Артур Йенсен (Arthur Jensen, род. в 1923 г.). Тем самым он поставил под вопрос правомерность либерального подхода к образованию. Другой пример. Образовательная политика в послевоенной Великобритании сопровождалась затяжным конфликтом по поводу правильного распределения ресурсов: разумно ли и дальше развивать систему всеобщего образования (предполагающую, что дети с разным уровнем способностей ходят в одни и те же школы) или, напротив, от нее следует постепенно отказаться? Как сохранить равновесие между природными способностями и идеалом социального равенства? Во многих странах глубокую озабоченность вызывала проблема уголовного наказания: следует ли здесь в большей степени руководствоваться идеей возмездия или задачей перевоспитания преступника? А принятие той или иной точки зрения зависело, в свою очередь, от представления об истоках преступлений: следует ли их искать в характере индивида или в общественных условиях, среде? То, что в центре общественных дискуссий об образовательной и карательной политике оказался вопрос о происхождении психологических состояний и склонностей, еще раз подчеркивает, насколько прочно психология вошла в повседневную жизнь. Мало кто решался объяснять все чем-то одним, либо природой, либо воспитанием. Обсуждалось, в какой степени природные или социальные факторы сковывают развитие человеческого потенциала, и как человек может на них повлиять. Поэтому, сколько бы спорящие не ссылались на объективные научные данные, их рассуждения имели выраженную политическую окраску.

Общее направление дискуссий было задано Гальтоном, сформулировавшим саму проблему природы и воспитания (nature и nurture). Собственное его мнение было абсолютно недвусмысленным. Он считал, что наследственность определяет развитие умственных и физических способностей, и что пределы этого развития у разных людей различны. Социальное положение человека, по его мнению, точно отражает уровень его способностей: поэтому он считал возможным использовать сведения о выдающихся людях из биографических словарей для изучения наследственного таланта. Гальтона критиковали за то, что он не учитывал условий жизни простых людей, мешавших развитию их способностей, — хотя, по мнению самого Гальтона, он как раз принимал это во внимание. Впервые сформулировав свои взгляды в 1860-е гг., Гальтон ясно увидел, насколько велико их расхождение с викторианской этикой самовоспитания, которая подчеркивала роль волевых усилий человека на пути к достижению желаемых целей. Поэтому Гальтон противопоставил свою научную психологию, опиравшуюся на законы наследственности, тому, что он считал ненаучной моралистической психологией. Для него важно было разделить не природу и воспитание, а науку и ненауку; тот же смысл сохранялся в дебатах XX в.

В конце XIX в. доктрины, придававшие основное значение наследственности, пользовались широким, хотя и не всеобщим, признанием. Это было связано с проблемой расовых различий, борьбой за расширение колониальных империй, ростом влияния социализма и феминизма, угрозой алкоголизма и вырождения, с издержками массового общества в целом. Бёрт следовал за Гальтоном, уже в самых ранних своих исследованиях исходя из того, что наследственные характеристики человека поддаются измерению. Затем маятник качнулся в противоположную сторону, и к началу Первой мировой войны разговоры о наследственности поутихли. В 1920-е гг. многих занимала проблема средовой, или социальной, детерминации человеческих способностей; наиболее показателен здесь пример молодых учителей, работавших в венских трущобах. Именно тогда, и преимущественно в США, дискуссия о природе и воспитании приняла свою нынешнюю форму. До 1960-х гг. представление о решающей роли социальных факторов было господствующим. После этого маятник стал возвращаться назад, и в начале XXI в. многие психологи (хотя, разумеется, не все) снова задумываются о загадке наследственности. (К обсуждению содержания дебатов на современном этапе мы вернемся в последней главе.)