История Рай-авеню

Он записывал то, что они говорили. Это были отчеты о жестокостях, совершенных по отношению не к безликим миллионам, а к индивидуумам — отцам и матерям, сынам и дочерям. Когда оставшиеся в живых жертвы концлагеря говорили об облавах, то они имели в виду, что немцы охотились именно за ними, за их родственниками, их соседями. Когда они рассказывали о том, как их перевозили в вагонах для скота и как при этом умирали старые и слабые и к ним нельзя было прикасаться до самого места назначения. Они рассказывали о том, как разлучали семьи, как младенцев вырывали из рук матерей и убивали у тех на глазах, как мужья, которых, как более крепких физически, отправляли на работу, должны были наблюдать, как замучивали до смерти их жен. Бен Херскель понимал, что речь идет об индивидуумах, у каждого из которых была своя жизнь до начала холокоста.[7]

Но те же опустошенные люди, с которыми он беседовал часами, сами были запуганы до такой степени, что становились бесчувственными. Их голоса были невыразительны и лишены эмоций, лица ничего не выражали, их рассказы были похожи один на другой. Военные психологи консультировали следователей, переводчиков, представителей международного Красного Креста, чтобы помочь им в их работе и дознании. Однако среди сотрудников были такие, кто не выдерживал всего этого. Они ненавидели себя за слабость, но не могли выполнить возложенную на них работу.

Бен Херскель мужественно выслушивал эти ужасные рассказы, которые походили больше на плоды чьей-то фантазии, чем на реальность. Он берег свои эмоции для будущего. Он не нуждается в помощи психологов. Он задавал необходимые вопросы, записывал нужные факты. Сотрудничал с организациями, которые вели поиски пропавших членов семей и иногда находили некоторых. Радость тут мешалась с большой печалью.

Вечером Бен вел дневники, куда записывал кое-что из рассказанного жертвами концлагеря. Эти рассказы не должны были быть услышаны в судах, не должны попасть в печать, где сообщалось только о количестве жертв. На руках у Бена не только цифры, это жизни живых людей. Он считал своим долгом предать эти рассказы гласности в память о замученных людях.

Когда была закончена сложная подготовительная работа, наконец-то начался процесс. Бен часто присутствовал в зале суда. Глядя на людей, сидящих на скамье подсудимых, с трудом представлял себе, как эти пожилые люди с посеревшими лицами, больными желудками, кашлем, с их жалобами на то, что в камерах днем и ночью горит свет, с их просьбами давать им мыло получше, как эти жалкие люди могли планировать и совершать самые чудовищные преступления в мировой истории. Они выглядели как учителя, продавцы, бухгалтера, пекари, водители автобусов. В своей мешковатой одежде, в наушниках, кивающие, скучающие, с гневом и ненавистью, застывшими во взглядах, они были похожи на простых обывателей. Некоторые из них проклинали судей и своих жертв. Другие умоляли: мы ведь делали то, что нам приказывали, мы не знали, ничего не знали.

Бен хотел бы, чтобы монстры выглядели как монстры, но они выглядели как обычные люди. После суда он не захотел присутствовать на казни. Подумаешь, повесили нескольких преступников. Что это изменило? Ведь убитых ими уже не вернуть. И уроков из всего этого никто не извлек.

Он не мог ехать назад, домой. Не в силах продолжать прежнюю жизнь. Он был опустошен, страдал, он не закончил то, что начал здесь. Когда к нему обратился представитель американо-еврейской благотворительной организации, помогающей уцелевшим узникам концлагерей, с предложением работать у них, он согласился, даже не спросив, какова будет его зарплата.

Ему важна его жизнь, а не работа. Лагеря беженцев были переполнены прибывшими из Польши, где произошли новые еврейские погромы. Громили евреев, освобожденных из концлагерей. Благотворительные организации могли лишь снабжать беженцев едой, одеждой да предоставлять им медицинскую помощь, которой явно было недостаточно: люди умирали от тяжелых и запущенных заболеваний. А также от отчаяния.

Бен помогал тем, у кого были родственники в Соединенных Штатах. Они могли эмигрировать туда в любую минуту. Квот для них не существовало. Иногда он даже помогал доставать поддельные документы. По его подсказке они вводили в заблуждение власти рассказами о якобы живущих в Америке родственниках. Совсем немногие стремились, вернуться на родину, где их сгоняли в гетто и отлавливали знакомые и соседи. В их дома вселялись другие люди, у них отнимали собственность. На родине их не ждали, и если бы они туда вернулись, то встретили там только смерть.

Бен обратил внимание на молодую женщину, которая вроде бы не принадлежала ни к одной из организаций, но проявляла очень большую активность и появлялась то там, то здесь. Ее звали Ева Файн, и она не была похожа на других женщин.