История Рампы. (THE RAMPA STORY)

А я побрел по проселкам, обходя десятой дорогой милиционеров, которым вдруг тоже вздумалось бы потребовать у меня часы. У меня возникло впечатление, основанное на собственном опыте, что у русских просто какая-то неудержимая страсть к часам. Многие даже не могли определить по ним время, но сам факт обладания часами приносил им некое необъяснимое удовлетворение. Какой-то изнуренного вида человек, ковылявший передо мной, неожиданно зашатался и упал ничком в грязь придорожной обочины. Прохожие шли дальше, даже не оглядываясь на него. Я было двинулся в его сторону, но какой-то старик пробормотал у меня за спиной:

— Товарищ иностранец, осторожно. Если вы к нему подойдете, милиция решит, что вы хотите его ограбить. Он все равно уже мертв. Голод. Здесь от этого каждый день умирают сотни людей.

Поблагодарив его кивком, я пошел прямо. Это страшное место, думал я, где никто не протянет друг другу руку помощи. Должно быть, это потому, что у них нет религии, которая наставляла бы их добру.

Эту ночь я провел у полуразрушенной стены заброшенной церкви. Вокруг меня спало еще человек триста. Рюкзак был у меня вместо подушки, и глубокой ночью я почувствовал, как чьи-то руки воровато пытаются развязать шнурки. Быстрый удар предполагаемому вору по шее, и тот, хватая ртом воздух, откатился в сторону. Больше в ту ночь меня никто не потревожил.

Утром я купил себе кое-какую снедь на государственном черном рынке, поскольку в России черным рынком управляет Государство и пошел дальше. Еще в поезде русский посоветовал мне выдавать себя за туриста и повесить на шею фотоаппарат (украденный в том же поезде). Пленки у меня не было, да в то время я едва ли мог бы отличить переднюю крышку фотоаппарата от задней.

Вскоре я добрался до центральной части Москвы, того района, который обычно показывают туристам, ибо обычный турист никогда не видит «задворок», — грязи, нищеты и смерти на узких улочках трущоб. Передо мной текла Москва-река, и я какое-то время шел вдоль набережной, пока не свернул на Красную площадь. Ни Кремль, ни Мавзолей Ленина не произвели на меня никакого впечатления. Я слишком привык к величию и сияющему великолепию Поталы. Недалеко от входа в Кремль стояла в ожидании небольшая группа людей, безучастных, неряшливо одетых, похожих на пригнанный откуда-то скот. Из ворот со свистом вынеслись три огромных черных автомобиля и, проехав через площадь, скрылись в лабиринте улиц. Люди угрюмо посмотрели на меня, а я чуть приподнял фотоаппарат. Внезапно страшная боль пронзила мне голову. На секунду мне показалось, что на меня обрушился целый дом. Я упал на землю, а фотоаппарат разлетелся вдребезги.

Надо мной возвышались советские охранники; один из них методично и бесстрастно стал бить меня ногой по ребрам, заставляя встать. Я был наполовину оглушен и не мог подняться самостоятельно, поэтому двое милиционеров наклонились и, грубо встряхнув, поставили мен на ноги. Они выпалили сразу целую кучу вопросов, но говорили они с таким «московским акцентом» и такой скороговоркой, что я не понял ни слова. Наконец, устав задавать вопросы, не получая никакого ответа, они повели меня по Красной площади — по одному с каждой стороны и один позади, чувствительно упираясь мне в спину дулом револьвера.

Мы остановились перед угрюмого вида зданием и вошли в дверь, ведущую в полуподвал. Меня грубо столкнули — вернее было бы сказать, швырнули — вниз по ступеням в небольшое помещение. За столом сидел офицер, у стены стояли двое вооруженных охранников. Старший милиционер из тех, кто привел меня сюда, что-то долго и путано объяснял офицеру, поставив перед ним на пол мой рюкзак. Офицер выписал нечто похожее на квитанцию в получении меня и моих вещей, после чего милиционеры ушли.

Меня грубо втолкнули в другую комнату, очень просторную, и поставили перед большим столом с двумя охранниками по бокам. Чуть позже в комнату вошли трое, сели за стол и перерыли содержимое моего рюкзака. Один вызвал звонком помощника и отдал ему фотоаппарат, что-то скомандовав резким тоном. Человек повернулся и вышел, неся безобидную фотокамеру так осторожно, словно это была бомба, готовая вот-вот взорваться.

Они продолжали задавать мне вопросы, которых я не понимал. Наконец они вызвали переводчика, потом еще одного, потом следующего, пока не выяснилось, что никто не может со мной объясниться. Меня раздели донага и подвергли врачебному осмотру. Каждый шов на моей одежде был осмотрен, а некоторые даже распороты. Наконец мне швырнули мою одежду обратно, но уже без пуговиц, пояса и шнурков. По команде охранники выволокли меня из комнаты, прихватив одежду, и повели по бесконечным коридорам. Обутые в войлочные шлепанцы, они шагали совершенно беззвучно, не разговаривая ни со мной, ни друг с другом. Пока мы так шли, внезапно раздался леденящий душу крик, и стих, вздрагивая в неподвижном воздухе. Я непроизвольно замедлил шаг, но шедший позади охранник с такой силой ударил меня по плечу, что я думал, у меня сломается шея.