История, рассказанная в полночь

— Куксон, — проговорил Синджей, глядя на гоблина сверху вниз. — У меня есть одно незаконченное дело. И теперь я могу его завершить, не нарушая данного тебе слова.

Куксон поморгал глазами, соображая.

— Незаконченное дело? — туповато переспросил он. — Ты о клятве призраку? Собрался отыскать хоглена?

Синджей кивнул.

Куксон недоверчиво хмыкнул. Он все не мог отделаться от мысли, что все происходящее — какая-то глупая шутка.

— Когда прибудет Брисс, передай ему все, что я тебе сказал. Пусть будет очень осторожен. И вы тоже будьте начеку. Держите языки за зубами, чтобы чародеи Стеклянной Гильдии не узнали.

Гоблин кивнул, по-прежнему ничего не понимая.

Синджей похлопал его по плечу:

— Жди меня через три дня.

Тут-то гоблин Куксон и очнулся.

— Что? Что?! Куда ты? Охотиться на хоглена? А мы как же?

— Прощай, Куксон, — ответил Синджей, сбегая по ступеням.

— А мы? Мы-то как же?! А неумирающие? А все остальные?!

Но рядом уже никого не было. Синджей исчез, будто в воздухе растворился: был — и нет его.

Куксон потер лоб, посмотрел на черное небо, усыпанное звездами. Рассудок решительно отказывался понимать то, что произошло.

Скрипнула дверь, появился на крыльце Грогер.

— Куксон? А где Синджей?

— Он… ушел, — растерянно ответил Куксон.

— Как — ушел?

— Ушел, ушел! Но как он мог?! — вскричал Куксон. — Он же обещал! Дал слово!

Гоблин сорвал с головы колпак и швырнул под ноги и принялся топтать.

— Он же обещал помочь! А что теперь? Кто нам поможет? Никто!

Долго бушевал гоблин Куксон, призывая проклятия на голову арестанта из камеры триста двадцать пять, потом умолк. Что кричать? Словами делу не поможешь.

Глава 10

В полной растерянности, по-прежнему плохо понимая, что произошло, дошел гоблин Куксон до Ведомства по делам магии и поднялся в свой кабинет.

А куда еще идти? В «Стеклянную собаку»? Это бы хорошо, да только как друзьям в глаза смотреть? Они-то на его помощь надеялись, а что получилось? Синджей их бросил, отправился сводить счеты с хогленом, так что рассчитывать больше не на кого.

Не раздеваясь, Куксон плюхнулся в кресло и мрачно уставился перед собой. Никогда в жизни почтенный гоблин еще не чувствовал себя до такой степени подавленным и растерянным: неожиданное вероломство Синджея поразило его до такой степени, что Куксон все еще не мог поверить в то, что случилось.

Он, Куксон, из темницы ему улизнуть помог, Мейсу в этакое опасное дело втянул, друзей от призрачного убийцы спасти хотел и за Пичеса отомстить, да только ничего из этого не вышло, все зря, пустые хлопоты!

Как теперь быть? Что делать? Кто в таком непростом деле помочь сможет?

Долго думал, размышлял и как ни крути, получалось, что — никто. Не всякому про зеркальную тень расскажешь, а, кроме того, втянуть кого-то в эту опасную историю, значило, навлечь на него гнев всемогущей Стеклянной Гильдии.

Вот и выходит, что рассчитывать сейчас не на кого. Значит, будет зеркальная тень каждую ночь бродить по улицам Лангедака, убивая и смертных и бессмертных, и никто ее не остановит…

Час шел за часом, время летело, а гоблин Куксон по-прежнему сидел, не шевелясь, глядя перед собой невидящим взглядом.

Но если находился бы сейчас в кабинете помощник Граббс, за годы службы неплохо узнавший своего начальника, то немало подивился бы он переменам, которые происходили с почтенным гоблином. Глаза его вдруг загорелись желтым огнем, взгляд сделался острым и сосредоточенным, руки крепко стиснули поручни кресла.

— Никто не остановит? — сквозь зубы процедил Куксон, отвечая на какие-то свои мысли. — Посмотрим!

Он решительно встал и встряхнулся, словно сбрасывая с себя невидимую тяжесть.

Отчаяние исчезло, будто сгорело вместе с закатом, зато появилось кое-что другое. Впервые в жизни почувствовал мирный гоблин ярость и холодную ненависть. Вся жизнь его будто перевернулась и чувствовал себя Куксон совершенно иначе, чем несколько часов назад, и всякий, кто увидел бы его сейчас, поспешил бы убраться с его дороги подобру-поздорову. Гоблин Куксон подошел к окну, постоял, посмотрел на ночные улицы, освещенные фонарями, на темные дома, в которых почивали сладким сном горожане, дождался, пока часы на городской башне пробьют полночь. Заслышав перезвон, он слегка кивнул сам себе: пора.

Одернул куртку, поправил шарф и направился к дверям. Действовал спокойно, обдуманно, от недавней растерянности и следа не осталось.

На пороге оглянулся: «страшный чучел» тоскливо смотрел вслед. Куксон повернул назад: подумалось вдруг, что Бонамур должен быть с ним, чтобы своими глазами увидеть все, что произойдет. Казалось почему-то, что «страшный чучел» переживает оттого, что его хозяина больше нет, да только ни сказать, ни сделать ничего не может, потому как — чучел, он чучел и есть.

— Вместе пойдем, Бонамур, — сказал Куксон, взял «чучел» под мышку и покинул кабинет.

Идти недалеко было, две улицы миновать да переулок пройти.

…Вокруг ночного гоблинского рынка пылали костры, призрачное зеленое пламя разгоняло тьму.