История разведенной арфистки

Абади спросил, а пробовала ли она сама хоть что-нибудь из блюд, которые тогда приносила его жена, поскольку он не мог припомнить ее в момент, когда по прошествии тридцати дней была опущена могильная плита. Хотя память вполне могла подвести его.

Но нет, сказала она. Его память в полном порядке. Все верно. Ее не было рядом с держащей шиву семьей какое-то время, поскольку через несколько дней после начала она вынуждена была вернуться в Европу. Внезапная смерть унесла ее отца во время зарубежного тура оркестра, и поскольку программа включала два произведения, важнейшая часть в которых отводилась арфе, невозможность найти равноценную замену вынудила ее оставить маму и брата на большую часть погребальных этих тридцати дней.

Но что-то другое беспокоило Абади.

– Извини меня, если вопрос покажется тебе глупым, но в каких музыкальных произведениях партия арфы столь жизненно необходима? Настолько важна?

– Как правило, вы не умеете как следует слушать, – с упреком сказала она инженеру. – Но если вы попробуете сравнить звуки арфы, исполняющей музыку симфонии Малера, с Чайковским, вы, несомненно, уловите разницу…

– Другой тон… да?

– И резонанс.

Ему это было по-настоящему интересно.

– Напомни мне, пожалуйста, сколько в твоей арфе струн? Ты говорила как-то?..

– Сорок семь. И они способны произвести сорок один тон.

– Так много? Как это может быть?

– Потому что у арфы есть еще семь педалей.

– А… понимаю. В этом, похоже, все дело… весь секрет…

Все это время он продолжал вежливо расправляться с сэндвичем, кончиком пальцев собирая крошки. Он был ее возраста. И уже унаследовал должность ее отца – симпатичный, молодой еще человек с гладкими черными волосами, контрастировавшими с белизной и блеском выбритой кожи щек, переходивших в аккуратную, так называемую шкиперскую, бородку, не совсем обычную для муниципального инженера. Посмотрев на часы, он собрался было продолжить работу, когда Нóга остановила его:

– Минутку, минутку… Скажи мне – мой отец когда-нибудь упоминал меня? При тебе…

– Когда?

– Ну, когда-нибудь. Когда люди по какой-либо причине вспоминают о своей семье.

– Да.

– А вы не замечали в его тоне критичной нотки… или разочарования?

– Разочарования? В чем? – слова эти, похоже, озадачили его. – Чем ты должна была его разочаровать?

– Тем, что я не хотела иметь детей.

Он был поражен. Поднявшись, он аккуратно стряхнул крошки, оставшиеся от сэндвича, на поднос и сказал:

– А сейчас мы приладим крючок на маленькое окошко.

Но маленькое оконце ванной комнаты отказывалось подчиняться. Рама с годами сгнила и разбухла настолько, что не могла удержать ни гвоздя, ни винтика. К тому же свет в комнате едва позволял разглядеть толком что-либо. Абади отправился в комнату родителей, взял настольную лампу, стоявшую рядом с «электрической» кроватью, присоединил к удлинителю и вручил Нóге, так что она могла помочь ему теперь в его схватке с взбунтовавшимся окошком. Он тут же забил два куска дерева в щелку оконной рамы и ввинтил крючок, который, как он уверил Нóгу, будет работать пусть более символически, чем практически, чтобы защитить ее от вторжения маленьких негодяев с верхнего этажа, но на какое-то время… сработает.

– Этого хватит на то время, пока ты будешь в Европе, но следующему владельцу квартиры придется уже поменять все окно.

– Никакого нового владельца в этой квартире не будет, – спокойно сказала нынешняя хозяйка, осветив лампой лицо Абади. – Мама вернется… и на этом закончится ее эксперимент.

И, сказав это, она выключила свет.

19

Стоя рядом, она наблюдала, как он собирает свои инструменты, разнимает соединительный шнур удлинителя, сворачивая его и убирая под крышку ящика; затем проследовала в комнату родителей, где он вернул настольную лампу на ее законное место. А когда он совсем уже собрался уходить, сказала:

– И сколько же я вам должна?

– Что за чушь ты несешь?

Но она повторила вопрос, добавив:

– Для меня это не чушь. Вы за все время только и получили, что один сэндвич. Как инженер. Но затем оказалось, что вы еще и плотник. А он разве не заслужил награды?

И, не обращая внимания на его протестующую жестикуляцию, она распахнула створки освобожденного от вещей отцовского шкафа и показала ему на совершенно новый костюм и туфли с лежащими поверх обуви носками.

– Мама раздала тонны одежды, ее собственной и папиной, нашим соседям, но рука ее не поднялась расстаться с этой красотой, которую так любил папа, – я даже не уверена, успел ли он насладиться ею. А потому, прежде чем этот костюм опустится на плечи какого-то ультрарелигиозного создания Всевышнего, – возьмите его. Пожалуйста. Сознание того, что этот костюм достался именно вам, я уверена, очень его порадует.

Он был поражен:

– Порадует? Кого? Всевышнего?

– Моего папу.

Она рассмеялась.

– Если только ему не все равно – там, где он находится сейчас, кому его костюм достался.

Она сняла пиджак с плечиков.

– Примерьте его, не стесняйтесь. Что может случиться?