История регионов Франции

Монарх назначил новых «советников», которые ни в коей мере не были, в отличие от других французских парламентариев, наделены своими собственными функциями (было бы интересно сравнить данный политический организм с парламентом в Меце, периферийной инстанцией, которую центральные власти также создали от начала до конца для своих хорошо известных целей). Король-Солнце ввел в независимый совет профранцузски настроенных жителей Южной Каталонии, изгнанных из Барселонской области[139]. Судопроизводство, исходившие от этой инстанции, базировалось на местных «usatges» (обычаях), «приправленных» капетингским законодательством. Централизация была еще далеко не повсеместной. Однако, кортесы (в форме ассамблей), которые в принципе представляли местное население, остались теперь не более чем воспоминанием, их призрак даже не пытались воскресить. Карл VIII, чье правление было в большей степени регулирующим, нежели абсолютистским, выражал некоторое уважение к муниципальным привилегиям в Перпиньяне. Людовик XIV и его люди, которые правили с большими проявлениями своевластия, вели себя, как интервенты, в местной ратуше: система вытягивания жребиев, которые члены городского муниципалитета вытаскивали из мешка («инсакуляция»), конечно, была сохранена; но право окончательного назначения «счастливого избранника» принадлежало интенданту, представителю монарха. Это нисколько не мешало перпиньянской буржуазии продолжать жить в достаточно хороших условиях. Поскольку также часть старой местной аристократии, настроенной против французов, в начале 1600-х годов переселилась в испанскую Каталонию. Благодаря этому зажиточные буржуа из столицы Руссильона, уже обладавшие понятиями о чести, смогли «заполнить нишу»; они за последнее столетие Старого режима «вскарабкались» наверх, вплоть до уровня дворянства. Одновременно они присоединили к своим земельным угодьям территории с интенсивным земледелием и сады, окружавшие город.

В итоге централизаторская и французская атака была запущена очень далеко, но ее результаты не всегда держались на высоте уровня притязаний и желаний администрации. Людовик XIV занялся тем, что начал размещать на местах монахов, монахинь, епископов, чтобы они были французами или хотя бы верными королевству, как в национальной Церкви, иначе говоря, галликанской. Это было направлено на то, чтобы держать под контролем бесчисленные монастыри и говорящую по-каталански паству деревенских кюре. Отсюда возникли конфликты с местным духовенством. Традиционно «тридентское и ультрамонтанское», местное духовенство было изначально враждебно настроено по отношению к антипапскому галликанизму, практиковавшемуся охотно версальской монархией. Тем не менее, инквизиция была фактически уничтожена французскими властями: никто на это не жаловался! Национальные же противоречия внутри духовенства еще долго не исчезали: еще в 1711 году один французский монах, плохо принятый своими бенедиктинскими собратьями в Сен-Жени, выразительно сообщал интенданту об «антипатии каталонцев к монахам, приехавшим с севера»[140].

Центральные власти, во главе с Ле Теллье и Лувуа, хотели также, в соответствии с классическими духовными нормами, ограничить карнавальные вольности излишества и барочные представления, особенно развитые в Руссильоне во время празднеств пасхальной недели. Поклонение святому Георгию, покровителю Каталонии[141], пытались заменить на династический праздник святого Людовика, короля Франции: эта провалилась.

В вопросах языка можно отметить ряд скороспелых экспериментов, которые, плюс ко всему, имели символическое значение: в 1676 году великопостная проповедь в коллегиальной церкви Сен-Жан-де-Перпиньян была впервые прочитана по-французски. В том же году один франкоговорящий адвокат вызвал всеобщее удивление, выражаясь на этом языке в суверенном Совете. Эти два эпизода остались лишь любопытными фактами и не имели успешного продолжения.

В реальности же только упорная деятельность школы и Ордена иезуитов смогла немного пошатнуть бастионы каталанского языка на уровне местной элиты. Начиная с 1690 года иезуиты формируют новые поколения молодых буржуа, хорошо знающих французский язык. Оценки, которые получали слушатели курсов, читавшихся на этом языке, оставались неудовлетворительными в течение 1660-х годов, посредственными около 1670 года, удовлетворительными в районе 1680 года; и наконец удалось подойти к оценкам «хорошо» и «отлично» начиная с 1690 года. Такое восхождение к вершинам успехов говорит само за себя.

Добавим также, что воинствующий антикальвинизм местного духовенства, изначально возмущенного присутствием многочисленных гугенотов во французской армии, мог только обрести свою гармонию с отменой Нантского эдикта (1685 год). Не это ли послужило фактором сближения между Руссильоном и Францией?